Танцы в лабиринте
Шрифт:
— С-слушай, Сань, а… Элис эта, она… тебе не кажется, что она темнит чего-то, а?
— Петь, — Гурский посмотрел на Петра, — ну чего ей темнить?
— Мало ли…
— Она своя, отвечаю. Ты мне веришь?
— Вот в том-то и дело, — Волков шагнул к джипу, — на этом-то каждый раз и покупаюсь.
— Не понял я слов твоих… Объясни.
— Ладно. Разберемся.
33
Черный джип остановился возле дома, над одной из парадных которого была установлена портативная телекамера.
— Приехали, —
— Ага, пока. С праздничком тебя, Сергеич.
— С каким?
— Так Пасха же наступила уже. Все. Воскресенье.
Петр взглянул на часы:
— И правда. То-то я смотрю, полегчало…
— А как же. Я и в церковь хотел пойти, службу отстоять. Не судьба, видать.
— Так а ты и сходи. Служба-то еще часов до четырех не закончится.
— И то верно. Постою, свечку поставлю. Ну что, Христос Воскресе, Сергеич?
— Воистину.
— Дай тебе Бог.
— И тебе, Леша. Бывай.
Алексей вышел из машины и, устало переставляя ноги, побрел по тротуару.
Волков взял с пассажирского сиденья черную спортивную сумку, вышел из автомобиля, закрыл переднюю дверь и, открыв заднюю, посмотрел на сидящего со скованными руками мужика.
— Ну что, болезный? Вылезай, что ли, приехали.
Тот выбрался наружу.
Петр закрыл заднюю дверь, нажав на кнопку брелока, запер джип и кивнул на дверь парадной:
— Вот из этой двери выйти у тебя только два варианта. Первый — ты выходишь вместе со мной и идешь домой. Второй — тебя выводят совершенно другие люди, и уж куда они потом тебя ведут… Тебе какой больше глянется?
— Домой.
— Вот. И мне так почему-то кажется. Поэтому думай. Мы с тобой сейчас туда зайдем, я пока дела свои решать буду, а ты посидишь где-нибудь в уголочке и подумаешь. Потом я тебя спрашивать буду, и от того, что ты мне скажешь, судьба твоя зависеть и будет. Никто тебя не неволит, волю свою не навязывает. Сам решай. Понял?
— Да.
— Ну пошли тогда. Давай-ка руки-то, нечего людей пугать, — Петр снял с него наручники и убрал в карман.
Подойдя к двери, Волков нажал на кнопки панели и повернулся лицом к телекамере. Замок, щелкнув, открылся.
Они поднялись на второй этаж. Железная дверь квартиры была уже приоткрыта, и в тревожном взгляде хозяина, встречавшего их на пороге, Петр прочел немой вопрос.
Чуть приподняв сумку, Волков указал на нее глазами, а затем кивнул в сторону измазанного засохшей грязью и цементом мужика:
— Вы извините, я не один.
— Это имеет отношение к нашему делу?
— У вас найдется свободная комната?
— Разумеется, — хозяин посторонился и сделал приглашающий жест рукой. — Проходите.
Петр пропустил мужика вперед и вошел вслед за ним в переднюю. Дверь за ними закрылась.
— Сюда прошу, — хозяин, приглашая следовать за собой, прошел через гостиную, в которой два очень крепких молодых мужчины, одетых в дорогие костюмы, одновременно подняли глаза от иллюстрированных журналов и, не вставая с кресел, проводили их жесткими
Он вошел в комнату вслед за гостями и притворил дверь.
Волков молча указал своему спутнику на диван (на который тот послушно опустился), повернулся к хозяину дома и протянул ему сумку.
— Здесь все? — спросил старик.
— Извините, я не пересчитывал. Да и вообще, о сумме у нас с вами разговора вовсе никакого не было.
— Да. Что-то я… нервы, очевидно. У меня как раз человек сию минуту в доме… вот по этому, собственно, вопросу. Вы исключительно вовремя.
— Я же обещал.
— Да. Конечно. Я вернусь, с вашего разрешения, к своим делам, а потом мы побеседуем. Вы не против?
— Не против, — согласился Волков. Хозяин вышел из комнаты, Петр закурил сигарету, сел в кресло и откинулся на спинку.
— Закурить хочешь? — спросил он мужика.
— Да, — кивнул тот, — спасибо.
— Держи, — Волков положил на журнальный столик пачку сигарет и зажигалку. — Я передохну маленько, а ты подумай пока.
— Да я уж подумал.
— Нет, — Петр устало прикрыл глаза. — Ты хорошенько подумай. А я тебе помогу, чтоб тебе думалось легче и быстрей. Девчонку, которую мы ищем, зовут Жаклин. Она американка. Приехала сюда язык наш, русский, изучать. Ну нравится ей почему-то наша русская культура, и все тут. Понимаешь? Вот для того, чтобы лучше в ней разобраться, чтобы жизнь эту нашу, для нее загадочную, попробовать понять, она сюда и приехала. Со мной подружилась. А у нее, видишь ли, любимого человека говнюки какие-то убили. Это тебе как, а? Нашего, русского парня, за которого она замуж собиралась. И ее саму, вдобавок ко всему, похитили и где-то прячут. Ну? Мне, например, это обидно. Это же получается, что как будто бы мне самому прямо в рожу харкнули. А ты что-то знаешь и темнишь. И как я к тебе после этого всего относиться должен? Объясни, может, я чего не понимаю.
— Да ни при чем я здесь…
— И застаю-то я тебя на хате, где бабки, вот из этого самого дома украденные, в тайнике хранятся. И опять ты ни при чем. Ты чего меня, за придурка держишь? — Петр открыл глаза, в которых полыхнул нехороший огонек. — Ты надо мной что, издеваешься, что ли, в натуре?
Мужик взглянул Волкову в глаза и съежился.
— Ну? — распрямился в кресле Петр. — Давай, рожай помаленьку. Только с самого начала и последовательно.
— Ну как… тут такое дело..: — Мужик погасил в пепельнице сигарету.
— Виктора этого, хозяина дачи, откуда знаешь?
— А-а!.. Ну так это… мы же раньше в коммуналке вместе жили, на Лиговке. Чуть ли не с детства. Потом мои-то развелись, и отец на Кирочную переехал. А мать умерла недавно. А Витька, давно уже, квартиру купил. И тоже съехал. А мать его до сих пор на Лиговке так и живет. А тут, с полгода назад, отец мой заболел. Ну и… я Витьке-то и позвонил, по старой памяти. Он лекарства достать может и… всякое такое. Я уже к старику своему перебрался. Ну и все вроде. Отец тоже помер.