Танец для двоих
Шрифт:
Он вошел в комнату и огляделся в поисках выключателя. В комнате было темно.
— Нет, не включайте, — попросила она испуганно. — Не надо…
Она включила музыку — от маленькой красной лампочки света почти не прибавилось. Он замер, глядя на нее. Теперь очертания ее фигуры были призрачными, и почему-то она показалась ему совсем тонкой — словно тень…
Мелодия была странная, с растянутым ритмом, и в то же время, как это ни странно, он отметил, что и в самом деле под такой замедленный ритм хорошо двигаться. Она легко поднялась на цыпочки, и ее руки взмыли вверх… Он замер,
Его руки коснулись ее плеч — сами, простым и спокойным движением, и она затрепетала, как будто все еще сопротивляясь его воле, но уже поняв, что придется повиноваться. Потому ли, что это высшая мудрость, или от усталости? Может быть, свобода тоже надоедает, как одиночество?
Они были опасно близки, казалось, еще минута — и эти объятия перестанут быть нереальными, но каждый раз уходили от этого, улыбаясь друг другу, понимая, что их игра слишком сладка, оттягивая момент, когда она перестанет быть только игрой, оформившись во что-то другое, чему еще не дали названия.
В жизнь?
Он даже не смог понять, когда эта игра закончилась. Они уже стояли, держась за руки, несмотря на то что музыка все еще звучала, и их губы были все ближе, ближе…
— Привет, — раздался Надин голос. — Чем это вы тут занимаетесь?
Она еще в коридоре удивилась, что дома так тихо — только свет везде горел, свидетельствуя о том, что в квартире кто-то есть.
— Мам! — позвала она, но никто не отозвался.
Потом она уловила музыку за закрытой дверью — и ее кольнуло неприятное чувство, что мать специально от нее закрылась. Там, за закрытой дверью, кто-то то ли засмеялся, то ли всхлипнул… Голос, несомненно, принадлежал Кате. «Ну вот, — подумала дочь. — Заперлась и плачет под звуки своего обожаемого блюза…»
Но потом она услышала второй голос — и теперь уже понимала: нет, она смеется…
Она не одна.
«Я же не ребенок, чтобы ревновать собственную мать к…»
Она замялась. Голос рассудка тут же замер, потому что Надя узнала этот голос. В ее душе немедленно родилась целая буря эмоций — и теперь она уже и сама не смогла бы дать себе верный ответ, кого и к кому она так отчаянно ревнует.
Приоткрыв дверь на несколько сантиметров — ровно щелочка, и что там ты надеешься разглядеть? — Надя увидела фигуру матери. Вернее, не фигуру даже. Абрис… Полурастворенный в темноте. Феерическая тонкая пластика… Почему-то в голову пришли невесть откуда строчки: «И руки, тоньше чем у дождя»… Надя не помнила, откуда это, и почти на сто процентов знала, что в оригинале строчки звучали не так, и даже с трудом могла сообразить, откуда она их знала. Но у ее матери сейчас руки были тоньше дождя, и это делало ее еще… Прекраснее? Кажется, просто залетевшая из далеких краев птица… Чья-то фантазия, на несколько мгновений ставшая зыбкой реальностью. Она так привыкла видеть только собственную мать, в старом пальто, вечно озабоченную, слегка рассеянную… «У нее было затруднено дыхание, — подумала Надя. — А сейчас оно освободилось… В танце. С ним».
Снова ей стало больно и темно, но она пересилила себя.
— Чем это вы тут занимаетесь?
Катя остановилась. Тут же снова превратилась в себя саму — или, наоборот, снова став кем-то еще, — мучительно покраснела. Саше показалось, что он и сам покраснел. Щелкнул выключатель.
От яркого света он невольно зажмурился и с досадой посмотрел на Надю.
Дурацкая фраза из дурацкой рекламы… Так же ответить? Глупо…
«Словно нас и впрямь поймали за чем-то», — подумал он.
— Мы? Танцуем, — улыбнулся он. — Кстати, привет…
— Привет, — кивнула девочка. — Не ожидала тебя тут увидеть…
— Мы случайно встретились, — почему-то начала оправдываться Катя.
«Она привыкла от всех зависеть, — подумал он. — Странное поведение для женщины, ставшей самостоятельной в семнадцать лет…»
— Мне кажется, если бы даже и не случайно… — сказал он, нежно улыбаясь. — Так вот, если бы даже мы встретились и намеренно, в этом ничего страшного нет… Взрослые люди.
Надя понимала, что ведет себя глупо, но последняя фраза показалась ей особенно обидной. Точно ей сейчас указали на место. Они взрослые. Они. Без нее…
К горлу подкатил комок обиды. «Я же взрослая, — попыталась убедить она себя. — Я их обоих люблю. Я взрослая…»
Но ей все равно казалось, что теперь они вдвоем, а она — одна… Она остается совершенно одна!
— Мне кажется, надо бы попить чаю, — словно угадал ее настроение Саша. Он смотрел на нее, слегка наклонив голову, и в его взгляде явно прочитывалось сочувствие.
— Надо бы, — сказала Катя, несмело улыбаясь. — Поставить чайник?
Вопрос был чисто риторическим, и Катя это понимала. Просто вышла на кухню.
Он подошел к Наде.
— Твоя мать очень одинока, — мягко сказал он. — Понимаешь, она вся из комплексов состоит… Странное дело, все это исчезает, стоит только зазвучать музыке… Тогда она освобождается. От всего…
— И от меня…
— Понимаешь, ты взрослеешь… Ты завтра встретишь человека и уйдешь с ним… Это жизнь. А что станет с ней?
«Значит, ты решил меня заменить? А если я сейчас возьму да и сообщу тебе приятную новость? Что я уже встретила человека, с которым хочу уйти? И что этот человек — ты…»
Не сказала…
Только в глазах мелькнула слабая тень слез, остановившихся на половине дороги, замерших — замерзших…
— Кажется, мы собирались пить чай, — сказала Надя, улыбнувшись. — И давай пока оставим мои чувства… Я как-нибудь сама с ними разберусь… Ты же сам сказал, что я… взрослею…
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
«Что за напасть? Из миража, из ничего»…
В голове у Кати с самого утра звучат эти слова вместе с мелодией, в которой страх переплетается с восторгом, и сама Катина душа стала такой же — детской и взрослой, с вопросом: «Что я делаю, да и как я это делаю, и зачем я это делаю?..» И снова ответ: «Наплевать. Я просто это делаю…»
— Здесь играется allegro, — заметила она, словно очнувшись.