Танец для двоих
Шрифт:
Ей было легко с ним разговаривать.
Он внимательно ее слушал, слегка наклонив голову вправо, тоже пытаясь постичь, что у нее спрятано там, внутри.
— Правда, банальная история?
— Нет, — покачал он головой. — Просто странно, почему мы не встретились… Наше училище рядом с консерваторией…
— Наверное, не надо было…
— Всему свое время, — грустно усмехнулся он. — Но почему ты не осталась в Москве?
— Я не поступила бы, — пожала она плечами. — Не такой уж огромный талант… А тут была тетя.
Он рассмеялся.
— Нет, в самом деле… Он, может, и на самом деле был не без этой Божьей искры, но…
— Ты о нем что-нибудь знаешь?
— Ничего. Никогда не видела с тех пор… Только имя на афишах, но мне не хочется идти на концерт. Наверняка он старый. Лысый. Скрюченный… Нет уж, пусть остается таким вот розовощеким, кудрявеньким, молодым…
— А Надя? Она-то ходит?
— Нет. Я почему-то все время нахожусь под впечатлением нашего последнего с ним разговора. «Нет ничего важнее музыки…» И мне обидно. Потому что для меня-то Надя оказалась важнее. Может быть, я просто не такая гениальная, возвышенная? Или я не могла себе этого позволить? Потому что это был мой удел — сопли, разбитые коленки, испачканные чернилами пальцы. А его — сплошное парение в горних высотах…
— Иногда-то он спускался, — хмыкнул Саша. — Чтобы оставить после себя более реальный след, чем химерические звуки.
Она рассмеялась.
— Но хватит о нем… Ты ничего не рассказываешь о себе. О своей дочери. Жене.
— У меня нет жены, — развел он руками. — Я отец-одиночка… И мне еще больше не хочется ворошить прошлое, чем тебе…
— Она… умерла?
— Нет, — пожал он плечами.
— Она такой плохой человек?
— Бог ей судья…
Он ушел в себя, только грусть оставил Кате и боль, но дальше говорить не захотел.
— Ты… — Она осеклась, не закончив фразу. Ей сейчас более всего хотелось бы узнать его историю, но это недостойное любопытство, сказала она себе.
Если человек хочет, он рассказывает об этом сам. Без принуждения…
Вокруг плавал табачный дым, и запахи чужих духов, перемешавшись, заставляли Катину голову кружиться. Как бы сказала Надя? Надя бы сказала: «Крышу срывает». Катя усмехнулась — и в самом деле как в старой песенке: «Куда ты плывешь, крыша моя…»
Все было странным и терпким — эта встреча и это кафе с дурными запахами, слишком активными и навязчивыми. Словно и не с Катей все происходило.
Певица на сцене громко завопила в микрофон: «Я поняла, что я люблю, я поняла…»
Это не было похоже на музыку. Но…
Катя покраснела невольно, украдкой бросив на Сашу взгляд.
Чуть прикрытые ресницами глаза. Испытующий взгляд ей навстречу.
«Я поняла, что я люблю, я поняла… Бог ты мой, это же кошмарный текст, это пошло — неужели это все меня касается?»
Катя знала, что это не музыка. Это правда…
Крыша окончательно уплыла в неведомые города и страны, на остров Бальнео или вообще решила побродить среди истуканов на Пасхи…
Такие ощущения Катя никогда не испытывала, даже в юности своей глупой… Словно кто-то еще живет в груди, и там бабочка трепещет, на огонь прилетевшая… А еще почему-то думаешь, что вот бы так всю жизнь просидеть друг с другом, глядя в глаза прямо — и не опуская глаз никогда, зная: он все поймет в тебе и примет.
— Наваждение, — прошептала Катя.
— Что? — Он посмотрел на нее с вопросом.
— Так, ничего… Я сказала самой себе…
— Понял, — рассмеялся он. — Попытка зацепиться за остатки здравого смысла…
— Безуспешная, — развела руками Катя.
И в самом деле — он ее понимал…
— А зачем он нужен, этот здравый смысл? Много счастья от него?
— Не знаю… Мне трудно судить о нездравом смысле… Я лишь однажды пошла на поводу у своих желаний, и в результате получилась Надя. Она ведь хорошо получилась, правда?
— Замечательно…
— Еще неизвестно, какой бы она вышла при здравом размышлении…
Она рассмеялась.
— Господи, — вырвалось у нее, — мы сидим с тобой и несем чушь.
— Прекрасную, — кивнул он.
— Какая разница… Мы как дети.
— Это хорошо, разве нет? Помолодеть лет на двадцать… Забыть про все.
Она хотела сказать, что так нельзя, долго нельзя, но, встретив его взгляд, так отчаянно смутилась, что хотела отвернуться — и не могла… В душе что-то плакало, и смеялось, и много колокольчиков…
— Моя дочь верит в ангелов, — серьезно сказал он, глядя ей в глаза.
— Она… Я тоже, — прошептала она, ощущая себя так странно, как будто она и в самом деле стала рядом с этим человеком ребенком…
Его рука теперь оказалась на ее ладони — только сейчас она поняла, что ее ладонь была раскрытой, точно она просила что-то, бедная нищенка, у этого человека…
Любви?
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
«Теперь появился смысл…»
Он внезапно остановился. Нет, дело не в смысле. Смысл-то был раньше. Потому что была Сашка. Он жил для нее. Вот только иногда, глядя на белокурую головку дочери, он задумывался. Ему начинало казаться, что Сашка — это его оправдание. Или оправдание и есть смысл?
Он весь день улыбался как идиот. Даже в привычном мелькании рук, ног, тел он умудрялся находить новую гармонию.
— Что с тобой? — спросил Анатолий, и он не знал, что ответить. Первый раз за долгое время знакомства…