Танец с чашами. Исход Благодати
Шрифт:
Страсть к чтению возникла у него еще во времена рано загубленной юности. Стихи, истории, алхимические формулы… В те времена ему было плевать, что читать, лишь бы на время забыть тяжесть цепи, боль натертой кожи, смрад и ощущение сырой обволакивающей безнадеги. Каторга – жестокая кузница, либо ломает тебя, либо закаляет, но никогда не оставляет прежним. Чтение, живой ловкий ум и умение приспосабливаться помогли ему выжить, в то время как многие, гораздо сильнее и смелее его – превратились в смрадную груду, залитую известковым раствором. Это очень странное чувство, ходить по земле, зная, что попираешь кости своих недавних товарищей, но Асавин никогда не был излишне сентиментальным. Когда прочие тряслись,
Асавин прекрасно понимал это, но ловкий игрок должен не только хорошо читать оппонентов, но и разбираться в стратегии. С последним у Эльбрено были большие проблемы. Он внезапно разжился Королем Звезд, козырной фигурой, способной переломить ход партии, но не знал, как и когда его предъявить. Большие ставки – это большой риск. Асавин же от природы был трусоват.
Он частенько возвращался к мысли убить Тьега. Каждый раз, когда мальчишка беззаботно поворачивался спиной, он думал: «Вот сейчас!». Это было логично, и, главное, практично. Сталь надежно обрубит связывающие их нити, а свинцовые воды навсегда похоронят императорскую кровь, но каждый раз его что-то останавливало. На что способен этот парень? Что сделает с ним Ильфеса? Тьег и правда был книгой, с наивным бесхитростным сюжетом, и она сочинялась прямо на глазах Асавина. Кто знает, какой будет финал в этом романе? Если он сможет сберечь мальчишку, одни только небеса знают, чем может одарить его императорская семья. Корысть и любопытство – комбинация настолько огнеопасная, насколько и выигрышная.
А еще Тьег напоминал ему Бастиана. Тот тоже был смелым, деятельным, честным до зубовного скрежета… и пустоголовым. Эта аналогия больно царапала изнутри и заставляла тучи клубиться в глубинах памяти Асавина. Вызывала давно похороненные, страшно неуютные эмоции. «Лучше концентрироваться на корысти», – справедливо полагал он.
Тьег снова пересказал список всех вероятных ниточек. Ничего нового. Сейчас он был раздражен, но по вечерам на него частенько находила сентиментальность, и Асавин все больше узнавал о его покойном старшем брате.
– Галь во всем был для меня примером… – говорил Тьег, грустно улыбаясь пламени свечей. – Он хотел взять меня адъютантом, когда подрасту, потом началась эта война… Он ушел на дно вместе с кораблем. В этом был весь Галь. Он все доводил до конца и никогда ни на кого не перекладывал ответственности… Когда мне исполнилось пятнадцать, я попросился адъютантом к дяде, но тот, похоже, до сих пор не простил себе смерти Галя…
«Ну и в чем же мы тогда похожи? – думал Асавин, слушая рассказы про героического старшего брата. – Мы абсолютно разные». Словно прочитав эти мысли, Тьег смущенно улыбнулся и пожал плечами.
– Когда я увидел тебя, я сразу подумал о Гале. Вы так похожи. Он тоже был смуглее прочих, остроносым. Щурился, когда улыбался, и от этого всегда выглядел хитрецом, но на деле таким не был. А потом ты привел меня в «Негодницу». Галь обещал сводить меня в бордель, как подрасту, но так и не дожил до этого. Выходит… его аспект воплотился в тебе.
– Прости, я не понимаю, что это значит, – Асавин развел руками.
– Эх ты! – насмешливо возмутился Тьег. – Аспект – то, что делает нас нами.
– Душа?
– Души не существует. Все мы – вода одного океана, нас различают друг от друга только намерения, устремления, идеалы. Это и есть аспект.
Асавин непонимающе поморщился. Ирдианство казалось ему диковатым.
– Это и есть аспект, – тихо повторил Тьег. – Ты заботишься обо
Асавин скрыл за улыбкой борьбу противоречивых эмоций. Тьег был исключительным дурачком, не знающим ничего о жизни и ее подлости. Мысль о том, что могут существовать настолько незамутненные люди, забавляла и причиняла боль одновременно. Отчасти, потому что такие личности развиваются в исключительно тепличных условиях и не шибко умны, отчасти – потому что Асавин и сам был когда-то таким. Тоже грезил чистыми мечтами, тоже смотрел в рот старшему брату. И где он теперь, кем стал? «Лучше и не думать об этом».
Выплеснув гнев на портьеру, Тьег, кажется, немного успокоился. В приоткрытое окно просочился кусочек неба. Цвет его переменился, говоря о наступлении вечера.
– Пойду, снова попытаю удачу, – сказал Асавин. – А ты сиди здесь, жди Курта. Не выходи, никому кроме меня не открывай, ни с кем не говори. Ты меня понял?
Мальчишка сердито свел зачерненные брови.
– Ты меня понял? – повторил Асавин.
Коротко кивнув, рубиец отвернулся. Пусть дуется, сколько влезет. Главное, будет в безопасности.
Пока Асавин собирался, выкрашенный басмой оранганец вернулся с рынка. Пожалуй, Курт был проницательней хозяина, и поэтому категорически блондину не нравился. «Пусть щенки стерегут сундук с книгами, – думал мужчина. – Не желаю, чтобы в нем снова копались».
Асавин покинул дом, когда красное солнце склонилось к горизонту, и утомительная дневная жара отпустила город. Он вышел из—под козырька парадной, приложил ладонь ко лбу, посмотрел на облака, которые принесло с запада. Серые, всклокоченный и тучные, быть дождю. Асавин улыбнулся. Прекрасное время, чтобы купаться в море. Вода сверху, вода снизу, а посредине – вода жизни, облаченная в оболочку плоти. Последний день Высокого Солнца – прекрасный повод прогуляться.
Он двинулся по узкой улочке, затесавшейся между рядами четырехэтажных длинных домов с красными черепичными крышами. Квартал Звонарей был не самым плохим, несмотря на расползающиеся молнии трещин по стенам, корявые узкие дороги, где густо пахло нечистотами, помоями и гниющей на солнце рыбой. Здесь солнце относительного благополучия еще нет—нет, но освещало дома. Небогатые ремесленники селились в этих ласточкиных гнездах, создавали семьи и плодили ту кровь, что текла по жилам города. Асавину казалось, что стоит приложить ухо к стене – непременно услышишь ровный пульс и спокойное дыхание Ильфесы. Ставни отворялись, впуская в жилища вечернюю прохладу, потянуло сладковатым запахом эфедры из ближайшей питейной. Где-то далеко звенела расстроенная мандолина, скрипела телега, и торговка хрипло предлагала персики. В маленькой часовенке Его Благодати зазвонили колокола. Мерный звук отражался от стен, расплывался в густом воздухе, обволакивал Асавина. Сейчас благочестивые пойдут на вечернюю молитву, а ему надо ниже и дальше, в самую настоявшую Гаялту, темный ледяной ад.
От этих мыслей Асавин зябко поежился. Он уже почти месяц избегал спускаться в бездны Угольного порта и не показывался на глаза Френсису, но все сточные воды стекаются в канавы, а все слухи – в питейные самого нищего района. Он оттягивал неизбежное так долго, как только мог. Страшно представить, что произойдет, попадись Тьег в руки Висельников!
Дойдя до Крабьего спуска, Асавин заметил, что за ним следят. Не оборачиваясь и не сбавляя шагу, он судорожно подумал: «Кто? Люди Протектората? Люди Френсиса? Люди того гуся, которого я подставил пару месяцев назад?». Он нырнул за угол дома и положил ладонь на рукоять даги. Пусть он неважный боец, то неожиданность будет на его стороне. Кинжал послушно покинул ножны, палец нащупал потайную кнопку. Тяжесть стали успокаивала нервы. «Соберись, старик», – мысленно прошептал Асавин.