Танец убийц

Фагиаш Мария

Полковник нервно побарабанил пальцами по столу.

— Не суетитесь, Танкосич. Не будем спешить.

— Зачем ждать, господин полковник? Даже если король и королева были бы живы…

— Значит, они еще живы! — вскинулся полковник.

Какое-то мгновение Танкосич размышлял, не расстрелять ли полковника. В качестве объяснения он всегда мог бы сказать, что полковник решил выступить против заговорщиков. Но, прикинув связанный с этим риск, решил прибегнуть ко лжи.

— Оба убиты, господин полковник, разорваны на куски зарядом, который взорвал лейтенант Лазаревич в их спальне.

Могу назвать не меньше десяти свидетелей, видевших их трупы. — Увидев, что полковник все еще колеблется, он продолжал настаивать: — Мы должны покончить с братьями, господин полковник. Если не сделаем этого, вокруг них начнут собираться сторонники Обреновича. Так рисковать нам нельзя.

Полковник пожал плечами.

— Ну, хорошо, приведите их сюда.

Написанный рукой полковника Машина смертный приговор лежал еще с вечера в письменном столе полковника. Когда братьев привели, полковник достал лист бумаги, где приговор был изложен в трех коротких пунктах. Сдавленным голосом зачитал он его двум красивым молодым людям, стоявшим перед ним навытяжку.

Когда после первых слов стал ясен смысл всей церемонии, Никола бросил на брата испуганный взгляд. Никодим, пытаясь подбодрить брата, во время чтения приговора не сводил любящих глаз с лица Николы. Легкая снисходительная улыбка играла на его губах, как будто он слушал анекдот, соль которого была ему давно известна. Когда полковник закончил с перечислением всех вменяемых братьям преступлений против нации и объявил о назначенном им наказании, Никодим лишь спросил:

— Когда?

Полковник судорожно сглотнул:

— Сейчас.

Он ждал от братьев какой-то реакции, но ее не последовало.

— Не желаете ли вы сказать что-то в свою защиту?

Никодим отрицательно покачал головой.

— Нет. Какая от этого может быть польза?

Никола тоже сказал:

— Нет, ничего.

— Какие-нибудь последние пожелания?

— Разве что сигарету.

Никола тоже попросил одну.

— И еще одна просьба, господин полковник, — сказал Никодим. — Дайте команду, чтобы нас расстреляли вместе и вместе похоронили.

— Обе просьбы будут удовлетворены.

— Три, — поправил Никодим и стал загибать пальцы: — Сигареты, расстрел, похороны.

— Верно, три.

Побледнев, полковник приказал Танкосичу отвести арестованных во двор позади караульного помещения. Там находилась небольшая, окруженная с трех сторон высокими стенами лужайка, где с незапамятных времен казнили за различные преступления множество военных преступников.

— Вы помните тот воскресный вечер в «Калараце» на прошлой неделе? — спросил Танкосич Никодима, когда они шли вдоль здания.

Никодим бросил удивленный взгляд на это хищное, с каким-то волчьим выражением лицо — и тут же быстро отвел глаза. Это был не тот момент, который он желал бы взять с собой на тот свет.

— С чего это я должен помнить? — равнодушно спросил он.

— Вы заставили играть национальный гимн, и все офицеры должны были подняться в Вашу честь. Я тоже был среди них. Не припоминаете?

— И за это нас должны расстрелять? — недоверчиво спросил Никодим.

— Именно за это, — с издевкой

сказал Танкосич.

— Не слишком ли суровое наказание? — возразил Никодим.

— У вас хватает преступлений. В приговоре все написано.

Это не требовало ответа, и процессия в молчании двинулась дальше. Внезапно Никола остановился.

— Проклятье! — выкрикнул он.

Танкосич тут же уперся револьвером ему в спину, и одновременно шесть винтовок были взяты наизготовку.

— В чем дело? — спросил Никодим.

— Я вечером написал письмо Нанетте и забыл отравить его. Лежит с написанным адресом и наклеенной маркой на столе в спальне.

— Может, тебе повезет, и найдется добрая душа, которая бросит письмо в ящик.

— Да, если мне повезет.

Они пришли на место. Никаких столбов для расстрела приготовлено не было, и Танкосич вынужден был без всякой помпы просто поставить братьев к стене рядом друг с другом. Поскольку полковник разрешил осужденным сигарету, он вынул портсигар и предложил светским голосом:

— Сигарету, господа?

— Если Вас это устроит, мы предпочли бы свои, правда, Никодим? — сказал Никола.

Танкосич пожал плечами.

— Я не могу тут вас в чем-то упрекнуть. Если бы я мог себе позволить, то курил бы такие же.

Никодим достал серебряный портсигар и предложил сигарету брату. Оба молча закурили, положив руки на плечи друг другу. Они глубоко затягивались и наслаждались каждым вдохом. Никола первый закончил курить, и, когда он выбросил окурок, Никодим последовал его примеру.

Танкосич приказал солдатам приготовиться, но тут вспомнил, что приговоренным нужно завязать глаза, и отменил приказ. Когда он спросил братьев, есть ли у них носовые платки, Никодим с нетерпением путешествующего, который боится упустить свой поезд, сказал:

— Оставьте это, давайте, наконец, покончим с делом.

Братья обняли и поцеловали друг друга. На их лицах отсутствовал какой-либо страх, когда они повернулись к расстрельной команде.

Лейтенант Танкосич занял место на безопасном расстоянии от солдат и поднял саблю. По команде «Огонь!» клинок сверкнул в воздухе и прогремел залп из шести выстрелов. Шесть пуль впились в грудь и лицо каждого из братьев Луньевицей. Они упали на бок, словно кегли. Танкосич немного подождал, затем подошел и выстрелил каждому в затылок.

Он ожидал, что их смерть принесет ему чувство торжествующего удовлетворения, но не ощущал ничего, кроме разочарования и пустоты. Если бы, по крайней мере, они просили о пощаде или громко протестовали, — но ничего такого не произошло, и Танкосич чувствовал себя обманутым. Они были преступниками, а он мстителем, но при взгляде на безжизненные тела с обезображенными лицами он внезапно испытал что-то вроде раскаяния.

Танкосич дал команду солдатам отправляться в казарму и остался около убитых. Перевернув их на спину, он вынул из карманов портсигары, деньги, зажигалки и снял кольца с пальцев. Затолкав все в свои карманы, Танкосич уже собрался идти, как ему пришло в голову еще кое-что. Решительно вернувшись, он стащил с братьев забрызганные кровью кавалерийские сапоги из лакированной кожи.