Танец змей
Шрифт:
– К слову о мошонколицем, – сказал Макгрей, – как думаешь, что у ведьм на него есть?
– На политика-то? Пф-ф! Бесчисленное количество вариантов – взятки, любовницы, нежеланные отпрыски… И я не уверен, что дело ограничивается только сведениями. У этих женщин, должно быть, есть весомые улики: документы, показания… Бог знает, что еще. В противном случае Солсбери не стал бы тратить на это столько сил и средств. Почему ты спрашиваешь?
Макгрей потер щетину.
– Вообще-то было бы неплохо выяснить, в чем там дело. Ну, знаешь, самим подстраховаться.
– Разумеется,
– Мадам Катерина может нам помочь.
К счастью, я не успел ничего отпить, иначе оросил бы все в радиусе шести футов.
– Катерина! – взвизгнул я. – Я даю тебе крепкую, надежную ниточку для расследования, а ты предлагаешь обратиться к цыганке-мошеннице, которая…
– Ох, зачем я вообще трачу время на разговоры с тобой?
Далее последовала перебранка, которая отчасти оправдывала шутки про «престарелую супружескую пару», гулявшие в Городских палатах. Мы умолкли, только когда в дверях кашлянул констебль Макнейр, который, вероятно, уже давно наблюдал за нашей перепалкой.
– Молодец, что зашел, дружище, – сказал ему Макгрей. Он взял со своего стола небольшую стопку надписанных и запечатанных конвертов. – Держи. Проследи, чтобы их немедленно разослали. Но только не с нашим штемпелем. Пусть кто-нибудь из клерков или уборщиков отправит их из почтового отделения.
– Это что еще такое? – осведомился я.
– Я написал всем своим знакомым на черном рынке с просьбой достать для меня разные книги и колдовские артефакты. Те, что добыть можно только у ведьм. Так мы поймем, в каких областях у них по-прежнему налажено снабжение.
– Хорошая мысль, – сказал я. И тут мы заметили, что Макнейр бледен и сконфужен. Дело было явно не в обсуждении ведьм, поскольку младший офицер к подобному давно привык.
– Что такое, дружище? – спросил у него Макгрей.
– Кто-то подкинул это во двор, – сказал он и протянул нам смятый клочок бурой оберточной бумаги.
– Это записка? – уточнил я, встав, чтобы взглянуть на послание.
– Ага, – отозвался юный Макнейр. На сложенной вдвое бумажке чудным детским почерком было написано «Инспектору Девятипалому».
– Кто это принес? – осведомился я.
– Не знаю, сэры. Это… это было привязано к черной кошке.
Макгрей нахмурился.
– К черной… где она?
– Убежала, как только мы отвязали записку. – Макнейр продемонстрировал нам три глубокие царапины на руке.
Макгрей покачал головой, развернул записку, а я, заглянув ему через плечо, прочел:
Дорогие Девятипалый и мистер Фрей,
Давайте встретимся в оранжерее, что в северо-западном углу Королевского Ботанического сада.
Без свидетелей и немедленно. Буду ждать вас весь день, если потребуется.
Никому ни слова. Фиалка в опасности.
8
Мы хранили молчание, пока обшарпанный кеб
Макгрей всю поездку не сводил глаз с дороги. Он пошевелился лишь тогда, когда мы были уже близки к цели, – проверил, полностью ли заряжен барабан его револьвера. Я последовал его примеру.
Кеб остановился у ворот Ботанического сада. Мы дождались, пока возница отъедет, а затем вошли внутрь, осторожно ступая по замерзшим каменным ступеням.
Сад был совершенно белоснежным, чего и следовало ожидать зимой, лужайки – под растущим покрывалом снега, извилистые дорожки размечены идеально подстриженной тисовой изгородью. Я посещал здешнюю огромную оранжерею в марте прошлого года, когда понял, что невзрачная шотландская весна не принесет мне утешения. То была отчаянная попытка найти место, где можно согреться и побыть в некоем подобии приятной погоды, но оранжерея превзошла мои ожидания и в плане растительного разнообразия, и в том, что касалось божественно теплой атмосферы, которую обеспечивала весьма продуманная конструкция для обогрева – передовая система труб горячего водоснабжения, – нечто подобное я прежде видел только в некоторых библиотеках Оксфорда.
Оранжерея выглядела все так же: необъятные окна в пол и стеклянные купола так блестели в хилом солнечном свете, что я невольно прищурился.
Мы вошли внутрь, и нас окатило влажным жаром; пьянящий мускусный аромат его – запах мха, земли и покрытых росой цветов – тотчас перенес меня в тропические края. Если бы кому-нибудь удалось воссоздать и заключить этот аромат в бутыль, я стал бы самым счастливым человеком в мире. Увы, возможности сполна насладиться им мне не представилось, ибо глаза мои и уши сразу же принялись искать загадочного отправителя письма.
Единственным звуком здесь было журчание маленького фонтана, доносившееся из зарослей банановых деревьев, папоротников и стрелиций, – весь городской шум отражало толстое стекло.
– Эу! – напугав меня, крикнул в пустоту Макгрей, и голос его эхом разнесся по зданию, словно мы были в церкви. – Мы пришли!
Мы подождали. Взгляд мой метался из стороны в сторону, словно я опасался увидеть в этих экзотических джунглях охотящегося тигра.
Тишину нарушил едва различимый шорох одежды. Опять воображение разыгралось, подумал я, но Макгрей вдруг ринулся вперед. Я побежал за ним, но вскоре потерял его из виду в гуще кустарников и узких тропинок.
Я двигался на звук его тяжелой поступи, расталкивая крупные листья и ветви на своем пути. Он громко топал впереди, затем остановился и пророкотал:
– Какого черта?
Я припустил на звук его голоса. Лист шириной в три фута загораживал мне обзор, и, оторвав его, я увидел Макгрея. Он смотрел на худощавую фигуру, с ног до головы одетую в черное.
– Вы? – с изумлением воскликнул я, когда глаза мои встретились с глазами доктора Томаса Клоустона.