Танец змей
Шрифт:
Глава Эдинбургской лечебницы для душевнобольных, со своею кустистой темной бородой и зеркально гладкой лысиной, стоял, не произнося ни слова.
Как и леди Энн, он, казалось, все больше усыхал с каждой нашей встречи: щеки запали, а в безукоризненно ухоженной бороде наконец появились седые волоски – весьма впечатляюще для человека сорока пяти лет, которого бесконечно преследовали всякие напасти.
Мое изумление молниеносно переросло в понимание, ибо мало существовало на свете людей, столь же глубоко впутанных в связанное с ведьмами дело – осмелюсь исключить из этого числа даже нас
Примерно восемь лет назад в обстановке строжайшей секретности доктора Клоустона вынудили принять в лечебницу лорда Джоэла. Настроенная сохранить душевное расстройство сына в тайне, леди Энн силой заставила его обойти строгий шотландский закон о невменяемости. Бедный доктор всегда уверял нас, что действовал исключительно из сочувствия, из убеждения, что в противном случае лорд Джоэл попал бы в какой-нибудь жуткий бедлам, где его лечили бы сомнительных компетенций эскулапы; я, однако, не был в этом до конца уверен. Ни один разумный человек – коим он, несомненно, являлся – не согласился бы на столь убийственную сделку, и он, бесспорно, не раз пожалел о ее последствиях. Мало того, что ведьмы внедрились в его заведение и проработали там семь лет под видом медсестер, ухаживавших за Джоэлом Ардглассом, – он также был навсегда связан клятвой держать все в тайне: он преступил закон, и леди Энн располагала всем необходимым, чтобы разрушить его карьеру.
Я, разумеется, не мог не заподозрить, что он действовал с каким-то скрытым мотивом. Макгрей, однако, не сомневался в докторе ни на йоту. Он был преисполнен благодарности за преданность и заботу, которые Клоустон уже шесть с лишним лет выказывал его сестре.
Мне не терпелось узнать, что он хочет нам сообщить, но ждало меня лишь разочарование. Вопреки всем моим ожиданиям, доктор сам сверлил нас нетерпеливым взглядом.
– Ну и? – требовательно спросил он.
– Ну и – что? – уточнил Макгрей.
Доктор вздохнул.
– Я знал, что это твоих рук дело, Адольфус, но ради чего все эти фокусы? Ты мог бы просто записку мне прислать.
– Чего? – Макгрей недоверчиво сузил глаза.
– Твоя черная кошка учинила переполох в саду лечебницы. Пациенты пытались поймать ее, и нам пришлось загнать всех их внутрь. У некоторых из-за этого случились припадки ярости, и пострадал санитар.
– Мы не отправляли ч…
– Нам самим прислали записку, – вставил я. – Которая тоже была привязана к черной кошке.
Макгрей тем временем достал ее из кармана. У Клоустона глаза полезли на лоб. Он достал свою записку и поднес ее к нашей. Та же бурая оберточная бумага.
– Что в вашей написано? – спросил Макгрей.
Клоустон развернул записку и протянул ее мне. Она была почти идентична нашей:
Дорогой Доктор,
Давайте встретимся в оранжерее, что в северо-западном углу Королевского Ботанического сада.
Без свидетелей и немедленно. Буду ждать вас весь день, если потребуется.
Никому ни слова. Дело касается Фиалки.
– Я не совсем понял, что ты имел в виду, – сказал доктор. – Хотел ли ты узнать что-то о сестре или, наоборот, сообщить.
– Мы
– Итак, всех нас вызвали сюда, – пробормотал я, задумчиво складывая обрывки бумаги. – И все послания были доставлены… кошками.
Мы понимающе переглянулись. Все мы знали, что ведьмы использовали воронов вместо почтовых голубей, а кошек – в качестве своих вездесущих глаз. Макгрей утверждал, что существа эти были заколдованы, я же считал, что так называемые ведьмы попросту преуспели в дрессировке даже самых непокорных питомцев. Вот почему тот проклятый ворон, вечно восседавший на доме через дорогу от моего окна, всегда меня так раздражал.
Внезапно пульс мой участился.
– Возможно, это ловушка…
Макгрей расчехлил револьвер. Я сделал то же, и мы медленно обошли доктора по кругу, всматриваясь в пышную зелень. Однако ничего, кроме собственных шагов, не услышали.
– Ловушка? – переспросил Клоустон, краска совсем отлила от его лица. – Вы снова выслеживаете ведьм? Они угрожают на… – Доктор сглотнул, не сумев закончить предложение.
– Это никак не касается ни вас, ни лорда Джоэла, – торопливо успокоил его Макгрей, хотя вид у него был до того нервозный, будто половина шайки уже добралась до нас. – Вы не заметили перед нашим приходом ничего странного?
– Нет, – сказал Клоустон и встал аккурат между мной и Макгреем, дабы быть под защитой. – Когда я пришел, в оранжерее и саду не было ни души.
– Когда приехали мы, все было так же, – добавил я. – Сегодняшняя погода не располагает к прогулкам в парке.
– Присмотри за доктором, – сказал Макгрей и нырнул в заросли. Я опасливо осматривался, пока он шуршал ветвями и ворошил папоротники. Местный жар просочился сквозь мою одежду, и на висках выступил пот. Мне пришлось развязать галстук, и в этот самый момент до нас донесся голос Макгрея:
– Сюда!
Я пошел на его голос, доктор последовал за мной, и мы обнаружили Девятипалого в дальнем северном углу оранжереи на корточках возле клумбы. Цветы пестрели желтым, белым и фиолетовым – это были фиалки. Среди них, угнездившись в нежных лепестках, лежал клочок бурой бумаги.
Макгрей потянулся к нему – с некоторой нерешительностью, словно боясь того, что может произойти, когда он коснется записки. Прежде чем взять ее, он повернулся к Клоустону:
– В обоих посланиях упоминают Фиалку… С моей сестрой что-то случилось?
Клоустон помотал головой:
– Насколько мне известно, ничего. До сих пор я получал только рутинные отчеты из…
– Тсс! – прошипел Макгрей. – Вдруг кто-то подслушивает.
Очень немногим было известно, что Фиалка находится на лечении на Оркнейских островах, откуда был родом Клоустон, и этот факт следовало держать в секрете. Макгрей так или иначе был повинен в смерти Осмунды и Маргариты, и он опасался, что уцелевшие ведьмы могут нанести ответный удар. И если они пойдут на это, первой же их мишенью станет Фиалка.