Tanger
Шрифт:
Водитель не ответил.
«…что ла-ла-ла колокола, и ты войдешь в распахнутые двери… что ла-ла-ла колокола, и ты…»
— Поехали дальше, — сказал Герман.
Мы тронулись. Я не удержал Генку, и он снова перелез к Герману.
— Вот здесь остановись.
— Вас сколько будет? — спросила другая толстая женщина.
— Трое вместе с собакой.
Она засмеялась.
— У нас девочки только от ста долларов. Вы сколько будете брать?
— Одну.
— Ой, смотрите, собака!
Подошли две девушки. Обе жуют.
— Возьмите нас двоих за сто пятьдесят.
— Генка, тебе нравятся эти? — спросил Герман.
Генка
— Может быть, вон ту маленькую возьмете? — вдруг сказал водитель. — Ничего так вроде?
— Где? Эта? Как она тебе, Анвар?
— Не знаю, Герман, сойдет, ты сам смотри.
Герман вышел вместе с Генкой договариваться. Девушки сутуло поднимались из подземного перехода и выстраивались в ряд, закрываясь ладошками от снега и ветра. Им было холодно в легкой одежде.
— Это капитализм. Это капитализм…
— Поехали дальше.
— Смотрите-смотрите, клиенты с собакой! А она у вас тоже будет трахаться, ха-ха?!
— Генка, они тебе нравятся? He-а, не нравятся.
— А чё?
— Он говорит, что ему не нравится!
— Ничё девочки? Чё не берете?
— А тебе как, Анвар?
— Вон та вон ничего, скромная такая, — снова сказал водитель.
Герман промолчал.
— Ой, бляха, Тань, смотри, здесь клиенты с собачкой!
— Ой, какая собачка, а ее можно погладить? Собачка, собачка.
— А она не кусается?
— У нас девочки по сто! Скидок не делаем, даже в честь праздника. Вон ту вон можно взять, Га-ал, подойди сюда!
От кучки отделилась замерзшая девушка. Она жевала, и было видно, что она шмыгает носом.
— Повернись, Гал.
Она повернулась.
— Ну как? Она нравится клиентам, жалоб не было. Просто гейша.
— Может, вон ту возьмем, Герман?
Я вдруг заметил, что ищу девушку, похожую на Асельку. Как-то автоматически, будто не желая изменять ей.
Мы остановились возле магазина «Дары моря».
— У нас все девочки хорошие, жалоб не было.
— А? Как ты, Анвар?
— Возьмите, не пожалеете. Еще приедете, вот увидите.
— Не знаю… а не скажете, кто вон та вон девушка по гороскопу?
— Что? Какая?
— В короткой белой куртке.
— Анжел, повернись, ты у нас кто по гороскопу? Ха-ха. Она не знает. А вам не пох? Кто? А? Телец? Она Телец.
— Ну как, Герман?
— А ты как?
— Или вот эту возьмите, которая сбоку, у нее грудь третий номер!
— Кто?
— Корнелия, повернись!
— Что-то не очень, а может быть, вы сами с нами поедете?
— Нет, я сегодня не работаю, то есть я работаю, но только со своим материалом.
— Как это?
— Решайте скорее, а то холодно.
— Нет, Генка не хочет тельцов, Корнелий, поехали дальше.
— Ну, смотрите, дальше будет только дороже.
Меня так удивляла эта простота, веселье и легкость продажи, будто мы все сообща покупали кого-то третьего. Медленно ехали и останавливались везде, где они стояли. Герман выходил договариваться, рассматривал девушек, шутил с ними. Всерьез подбирал партнершу для Генки. Генка прыгал на колени девушек, ласкался, крутил хвостом. Девушки жевали, смеялись и заигрывали с ним, как простые люди. По Тверской шли иностранцы с красными лицами, с рюкзачками за спиной и смотрели на нас круглыми, детскими глазами сквозь круглые очки.
— Бля-адь, я не знал, — играл я. — Это капитализм.
Мы поехали дальше. Становилось
Герман вышел и говорил с кем-то в заснеженной машине. Девушка не смотрела в нашу сторону.
Ничего уже не получится у него, нет никого.
— Все, Анвар, двигайся… Садись, — сказал Герман. — Все, можно ехать.
Я подвинулся, и она села ко мне, пытаясь как-то устроить свои длинные полные колени в черном, тонком и прозрачном. Вдруг установилась какая-то особенная тишина. Поток машин с сияющими и скользящими по ним огнями. В метели Большой театр, будто призрак, на секунду возникший из прошлого. Она заторможено и равнодушно жевала жвачку. Машина наполнилась приторным дешевым запахом. Я не мог заговорить и только искоса посматривал на нее. В ее черных волосах паутинно блестели капли. Вспыхнула полоска на выпуклой нижней губе. Внутри меня все замирало в предощущении, мышцы рук вздрагивали.
— А как тебя зовут?
— …ана, — неожиданно вяло, заторможенно.
— Анна?
— …Яна, — недовольно, тяжелым и непослушным языком, двигая жвачку.
— Как? Яна?
— Да, — грубо сказала она.
— А ты откуда?
Она что-то пробубнила и раздраженно закрыла глаза, продолжая отрешенно жевать.
— A-а, с Украины.
Она открыла глаза, осмотрелась, медленно и тяжело поднимая и опуская веки. Снова закрыла. Челюсть ее двигалась. Густая тушь на длинных ресницах.
И я вдруг понял, что мы же ее купили, что это наша девушка, что я уже могу делать с нею то, что хочу, могу начать уже прямо здесь, в машине. Все просто. Я смело обхватил руками ее голову и повернул к себе. Она открыла глаза, недовольно и, словно не узнавая и не понимая, чего я хочу, нахмурилась, раздраженно вздохнула и хотела убрать мои руки. Быстро поцеловал ее и задохнулся, пораженный. У нее были необыкновенно большие и полные губы. Скользкая, гладкая и безвольная плоть заполнила собою весь мой рот, вообще не привыкший к таким размерам, показавшийся маленьким. И оттого, что губы ее были так вялы, они казались еще больше. Хотелось длить и длить этот момент, мять и перекатывать эти податливые словно бы целлулоидные валики, ласкать, упираться, охватывать и дотягиваться языком, продавливать и пробовать их зубами, посасывать это нечто, кажущееся уже отдельным от нее и от всего вокруг. Хотелось сглотнуть. И невозможно приятно было сочетание сладких губ, с ее синтетически сладким и свежим от жвачки дыханием.
Я отстранил ее голову с заторможенным взглядом и смотрел на ее тяжелые губы, как на некий музейный феномен. Складка делила нижнюю губу пополам, будто она треснула. Чудилось, что ее губы все еще шевелятся у меня во рту.
Потом я снова целовал ее, а правой рукой расстегивал пальто как-то слишком нагло, все еще боясь своих действий, не веря. Она недовольно и заторможено мычала и сопротивлялась. Казалось, ей просто тяжело выговаривать слова и двигать руками. Кроме белой мохеровой кофточки, черных узких трусиков и длинных тонких чулок, на ней ничего больше не было. И я представлял себе, как ей задувало снизу ветром и снежинками. Меня обжигала холодная, гладкая и нежная кожа живота, чуть более теплая, и еще более гладкая, нежная и липкая кожица ее ляжек. Я протискивал клин ладони, она сильно стиснула ноги, и я почувствовал эти ее хрящики.