Тангейзер
Шрифт:
– Самое страшное место пустыни, – обронил Константин до жути ровным голосом. – Сюда вроде бы отпускали козла для ангела смерти Азазеля…
– Зачем?
Он пожал плечами.
– Не знаю. Вроде бы нагружали его своими грехами… в путь, козел!
– Наверное, думали, – предположил Тангейзер, – что Азазелю их грехи понравятся.
– Да кто знает, что они тогда думали. Тут нынешних не поймешь, а раньше так вообще дикие были… Кстати, вот там могила Лазаря… Не верти головой, уже проехали. Ничего особого, будешь разочарован.
Тангейзер
– Да я вообще-то как бы…
По пыльной дороге навстречу двигалась грязно-серая груда верблюда, этого ужасного существа. Тангейзеру все еще казалось, что это просто искалеченное животное, каким-то чудом выжившее, и теперь вот существует в таком странном для него мире, а люди используют и его уродство, не обращая внимания, что это уже не лошадь, а нечто иное. За верблюдом целый караван навьюченных лошадок и толпа странников.
– Это исламитяне, – спросил Тангейзер с сомнением, – или христиане?
Константин в полнейшем равнодушии пожал плечами.
– Какая разница? Ислам и христианство – родные братья, поссорившиеся с отцом-иудеем, но как ни срезай они свои пейсы, а по морде все равно видно, чьи они дети.
Тангейзер холодно молчал, это не просто вольнодумство, а прямое оскорбление учения Христа, потом, чтобы увести разговор с неприятной темы, кивнул на покрытую пылью толпу странников:
– Куда все так спешат?
– Наверное, к Стене Плача, – ответил Константин все так же равнодушно. – Был храм Соломона, от него осталась только стена. Кусок стены.
Тангейзер присмотрелся, покачал головой.
– Сарацины?
Константин посмотрел внимательнее.
– А-а-а, ну, эти идут к мечети Омара. Тут такая теснота, что все, кто к Стене Плача или к мечети, обязательно проходят по улице Давида. Еще ни разу не дрались, если идут сарацины и христиане, а вот если встречаются сунниты и шииты…
– Что?
– До ножей доходит, – меланхолично обронил Константин. – Всегда удивлялся, как они друг друга узнают?
– Не знаю, – пробормотал Тангейзер, – вроде бы и восторгаюсь древностью и святостью этих мест…
– И что?
– Жить здесь не хотел бы, – признался Тангейзер. – Я поэт, на меня все это давило бы и обязывало… А я птица вольная. Мне нравится дикая Европа, где сперва нужно свести леса и осушить болота, чтобы начинать жить. Мы все делаем заново, мы молодые и дикие, в нас нет старческой немощи и осторожной мудрости, что граничит с трусостью.
Константин посмотрел на него с интересом.
– Наверное, ты прав. Здесь бы ты все время бунтовал и спорил с авторитетами, а в Европе пока нет авторитетов, мы сами ими становимся, ха-ха.
Глава 6
Константин знал об этих местах удивительно много, Тангейзер втайне завидовал, но утешал себя тем, что зато он умеет складывать песни, чего начисто лишен его высокомудрый друг. И не просто умеет,
Когда проезжали Кармил, Константин указал на приземистый горный мыс, где в древности первые иудейские пророки проклинали Баала, главного языческого бога, доказывали, что он и не бог вовсе, а одна из личин Сатаны, а потому язычники должны склониться перед Единственным и Истинным.
– Вон там, – сказал он, – жил сам пророк Илья… Видишь пещеру?
– Именно в той? – переспросил Тангейзер жадно.
Константин посмотрел на его юное взволнованное лицо, губы раздвинулись в снисходительной усмешке.
– Если не в той, а в соседней, – сказал он, – не все ли равно? Отсюда он вел наступление своими пламенными речами…
Тангейзер огляделся, повертел головой во все стороны.
– Храмы тут разрушены? Сарацинами или еще раньше?
– Здесь их и не было.
– А что было?
– Только жертвенники, – объяснил Константин хладнокровно. – А это просто груда камней, что рассыпается через десяток лет… Смотри-смотри, вот здесь Лемех убил человека, который построил первый город на земле и его потомство начало расселяться так стремительно…
– Кого?
– Каина, – объяснил Константин. – Каин так оброс волосами, что Лемех не увидел печать на лбу. Увы, стрелок он был первоклассный… К тому же на нем была шкура, содранная с первого Змея, а в этой шкуре любой становился лучшим в мире стрелком…
Дорога медленно и величаво поднимается, Константин весь как-то подобрался, посерьезнел, перекрестился, чем несказанно удивил Тангейзера. Подобно своему императору Константин не слишком демонстрирует благочестие, разве что напомнят, а сейчас вдруг сам без всякого подталкивания…
– Там похоронена святая Дева Мария, – сказал он Тангейзеру почтительно.
– Господи! – вырвалось у Тангейзера. – Где?
– Вон там, видишь?.. Это ее погребальная пещера. Последний ее приют…
Тангейзер перекрестился и некоторое время ехал тихий и полный благоговения, хотя сам император посмеивался над словами о непорочном зачатии и часто говорил, что такое невозможно, а сам он верит только в то, что можно доказать или проверить.
Проехали мимо гробниц Иосафата и Авессалома, Константин говорил о них тоже с придыханием и восторгом, но Тангейзер помнил только, что Авессалом от кого-то удирал и на скаку запутался пышными волосами в сучках ветки, под которой проскакивал на большой скорости. Его сбросило с коня, тут его и прибили, а кто такой Иосафат, вспомнить так и не мог, так как не слишком усердно слушал наставника по Священному Писанию.