Тангейзер
Шрифт:
Стражи не справлялись, Елизавета раскинула руки, не давая мечам коснуться Тангейзера.
– Сперва, – прокричала она во весь голос, звонкий и страстный, – убейте меня!..
Разъяренные гости начали опускать мечи и кинжалы, вид у всегда кроткой Елизаветы отчаянный и решительный, некоторые даже вложили клинки в ножны, но продолжали выкрикивать проклятия мерзавцу, втаптывающему в грязь все святое.
Ландграф поднялся с кресла, нахмуренный и мрачный, властно вскинул руку. Крики начали медленно затихать, все повернули
– Слушайте все, – прогремел он так сурово, что все невольно подтянулись, словно стоят перед ним в строю перед началом битвы. – Мы все только что были свидетелями омерзительного осквернения всех наших святынь!.. Любви, верности, чистоты, невинности… а также долга, чести, благородства, рыцарства, веры в Господа и высокого предначертания людей на земле… Посему я повелеваю уже не как устроитель этого турнира, а как ландграф Тюрингии Герман Первый, удостоенный вами прозвища Великодушный!
Все затаили дыхание, последние годы ландграфа знали только как доброго и милостивого государя, который вообще ни на кого не повышал голос.
– Фрайхерр Тангейзер, – прогремел зловещий голос ландграфа, – Генрих фон Офтердинген… изгоняется из этого замка, этих владений и вообще из земель Тюрингии…
Елизавета вскричала отчаянным голосом:
– Сжальтесь!.. Господь велит не отнимать даже у самого отъявленного злодея последнюю надежду!
Ландграф взглянул на нее люто, но выражение лица чуть смягчилось, когда увидел, кто обращается с такой трогательной мольбой.
– Изгоняется, – повторил он, помедлил чуть и закончил резко: – Пока сам папа римский не дарует ему отпущение грехов!
В зале снова зашумели, кто понимающе, кто с удовлетворением, но многие все еще требовали немедленно предать смерти святотатца.
Тангейзер медленно сошел со сцены, никто не остановил его, когда он прошел через зал и отправился длинными коридорами в комнату, что служила ему приютом последние дни.
Эккарт вошел за ним следом, остановился в дверях.
– Тангейзер…
Тангейзер покачал головой.
– Не подходи. А то и ты подхватишь заразу.
– Ты мой друг, – ответил Эккарт. – И, мне кажется, я смутно начинаю понимать грандиозность того, что ты сделал… Если хочешь, я пойду с тобой.
– Тебе не надо отвечать за мои ошибки, – возразил Тангейзер. – Но спасибо за твое благородство, Эккарт.
Эккарт ответил упрямо:
– Тебе нужна помощь. Тем более сейчас, когда ты в беде.
– Я снимаю доспехи, – сказал Тангейзер, – оставляю коня, а в Рим пойду пешком, как все паломники. Кающемуся грешнику не пристало восседать на дорогом рыцарском коне.
– Что ж, – ответил Эккарт бодро, – мне пешком ходить приходилось чаще, чем тебе.
– Ты не должен страдать за мои ошибки!
Эккарт покачал головой.
– Дорогой друг, страдание… это когда не допускают к служению. Человек, как и волк, должен быть в стае. Без нее
Тангейзер пробормотал в неловкости:
– Ну… если это… нужно тебе самому, то да, я не против, еще как не против…
– Спасибо, – вскрикнул осчастливленный Эккарт.
– Это тебе спасибо…
– Нет, – возразил Эккарт, – тебе!.. Это ты даешь мне шанс сделать в жизни что-то достойное. Я признаю тебя господином и пойду за тобой, потому что ты только что совершил подвиг, пожертвовав собой за друга… и совершишь еще, к которому я буду причастен!
Они покинули замок через восточные ворота, почти заброшенные, ими никто уже не пользуется, даже не через ворота, давно вросшие в землю, а через калитку в привратной башне и отошли уже на пять-шесть миль, когда далеко за спиной послышался дробный стук копыт.
Тангейзер дважды оглянулся через плечо, но шел, обуреваемый печальными думами, наконец грохот копыт прогремел совсем рядом, раздался знакомый голос:
– Фух, едва догнал!
С седла соскочил Вольфрам, в голубом жилете, роскошная шляпа с белым пером, брюки тоже голубые, как и сапоги без шпор, из чего понятно, что бросился за ними вдогонку, не успев переодеться для дороги.
Он моментально оказался перед Тангейзером, обнял его с такой страстью, как никогда не обнимал.
– Что ты наделал, – прошептал он ему в ухо горячечным шепотом. – Что ты наделал… Хоть мы и друзья, я за тебя готов жизнь отдать… но не уверен, что вот так решился бы на изгнание…
Тангейзер криво усмехнулся.
– Ну да, ну да… А если я не ради дружбы, а сам хотел заполучить Елизавету?
Вольфрам невесело рассмеялся.
– Ты?.. Ты всегда ее дразнил… Да и знал ты прекрасно, какой взрыв негодования вызовет твоя песня! После нее ни о какой Елизавете уже и думать нельзя…
– Я стараюсь не думать, – ответил Тангейзер.
Эккарт молча поглядывал то на одного, то на другого, наконец спросил почтительно:
– Вольфрам, кого признали победителем турнира?
Вольфрам отмахнулся.
– Как наш доблестный ландграф с Битерольфом и рассчитали, все… даже те, кто собирался отдать голоса Готфриду, одумались после выступления моего лучшего друга, такого самоотверженного… что у меня сердце рвется от горя и непонимания, что я вот принял такой бесценный дар… и ничем не могу пока ответить!
Тангейзер покачал головой.
– Человек предполагает, а Бог располагает.
Эккарт уточнил:
– Победа за вами?
– Да, – ответил Вольфрам. – Да!.. Но какой ценой? Мой друг пошел в ад для того, чтобы я не проиграл на турнире!..