Танкер «Дербент» • Инженер
Шрифт:
Вспомнится, например, старик Енисейцев, тот самый, который злорадно пророчил ей когда-то: «Едва ли вы станете инженером». Как живой встает он перед Аней со своей зеленой фуражкой, молоточками и пугливой, надменной усмешкой. Старый, образованный и не глупый инженер с чертами кастовой ограниченности и самовлюбленности, он растерялся перед лицом событий, которых не смог понять. О, он был далеко не глуп, этот нобелевский спец, и все-таки не понял того, что чутьем понимал каждый рабочий на руководимых им промыслах. Это бывает, это часто бывает... Хорошо, что его убрали отсюда. Опять сердце колотится... Вот теперь и не заснешь. Поговорить бы с Варварой. Но
— Варвара!
— Ну, что тебе? — сонно бормочет Варвара. — Степан вернулся?
— Нет. Мне послышалось, ты что-то сказала, — выдумывает Аня.
— Ничего я не говорила. — В темноте голос Варвары кажется сердитым. — А ты все не спишь?
— Нет.
Молчание. Слышно, как Варвара встает и, зевая, отыскивает розетку выключателя. Аня отворачивается к стене. Ей стыдно.
— Ну, давай поболтаем, — говорит Варвара, присаживаясь к ней на постель. — Ты о чем сейчас думала?
— Об одном старике. Работал здесь инженером... Порядочная дрянь был. — И Анна Львовна спокойно рассказывает Варваре о Енисейцеве, и ей уже не кажется, что это имеет к ней какое-либо отношение.
Только днем, на заводе, Анна Львовна чувствует себя человеком. Остановится мотор, рабочий порежет палец или обнаружится брак — все первым делом обращаются к ней: что она скажет? Поневоле забудешь о своих неприятностях и начнешь строже относиться к себе и другим.
Плотник-бородач обвязал щеку платком и жалостно стонет. Он просит отпустить его в амбулаторию.
— Потерпи до гудка, — говорит ему Анна Львовна. — У меня, брат, тоже кое-что болит, а я вот бегаю.
Рабочие смеются:
— Слыхал? Ай да Анечка! У нее, милый, случай посерьезнее твоего, да и то не плачет. Давай, давай, не задерживай.
Плотник обиженно ворчит, трогая больную щеку, и, поплевав, берется за топор.
Анна Львовна боялась встречи с Григорием. Она даже во сне видела, будто прячется от него в Варвариной клетушке, и это было очень страшно. Но наяву вышло совсем по-другому.
Это было на заводском дворе в обеденный перерыв. Сезонники угощали Аню первыми, ранними арбузами. Строительные работы были закончены, и сезонников перебрасывали на другой промысел. Некоторые из них были уже зачислены в штат и оставались на заводе. Среди них — землекоп Кирьяк, выдвинувшийся при прокладке трубопровода и работавший подручным слесаря. Все они — и уходящие, и остающиеся — сидели на бревнах, раскалывали пестрые арбузы о край бревна и вгрызались в розовую мякоть по самую корку. У Ани губы и подбородок были вымазаны арбузным соком.
Она услышала окрик вахтера за оградой: «Пропуск!» и перестала жевать. Знакомый голос спрашивал с оттенком нетерпения:
— Инженер Мельникова на заводе?
Аня, не торопясь, достала платок и вытерла губы. Кирьяк протянул ей большой кроваво-красный ломоть арбуза и поджаристую лепешку чурека.
— Отведай-ка вот этого с чуреком. Самолучший сахар.
— Постой, — смеясь, сказала Аня, — кажется, ко мне пришли.
Она встала и пошла к калитке. Григорий стоял за проволокой. Она ожидала найти перемены в его лице, но перемен особых не было, разве только глаза чуть-чуть ввалились и блеск их стал беспокойнее.
— Меня не пускают, — начал он еще из-за ограды, разводя руками и усмехаясь. — Пропуск требуют, а? Выйди-ка ко мне на минутку.
— Ты бы сразу покричал, — приветливо сказала Аня. Она вышла за ограду и подошла к Григорию. — Ну, здравствуй.
—
Он напряженно изучал лицо Ани, видимо, не зная, продолжать ли игру, начатую при их расставании. И, должно быть, решив, что надо продолжать, он восторженно взмахнул рукой, показывая на площадку:
— Завод-то какой выстроили. А?
— Завод, да, ничего...
Аня посмотрела на грубое деревянное здание, на бегущие транспортеры, кучи глины, и сильнее прежнего показался ей завод некрасивым и жалким, а голос Григория натянутым и фальшивым.
— Болезней много, — сказала она со вздохом.
— Болезней? — испуганно переспросил Григорий. — А что такое? Какие болезни?
— Да всякие. Вот транспортеры никак не наладим.
— Ах, это на заводе!
— Ну да.
Наступило молчание.
— Хорошо, что ты пришел теперь, — сказала Аня.
— Хорошо? Правда?
— Да. У нас сейчас перерыв. В другое время меня труднее было бы вызвать.
— Ага! — Емчинов нахмурился. Он понял, что игры больше не будет. — Однако у вас строгости пошли.
— Понимаешь, на той неделе с площадки вывезли подтоварник. Это контора бурения постаралась. Подумай только, воровать друг у друга! Я распорядилась, чтобы завод обнесли колючкой и поставили вахтера. Теперь мы не пускаем посторонних. — Она смутилась оттого, что слишком прямо дала ему понять, что он теперь посторонний, и мягко прибавила: — Вероятно, вахтер не знает тебя в лицо.
— Те-те-те! Знает или нет, какая разница. Я — отрезанный ломоть, вчерашний пономарь, на меня собаки не лают. Расскажи-ка лучше о себе.
Его лицо помрачнело, тревожный блеск глаз усилился, и, не давая Ане открыть рта, он продолжал:
— Представь себе, встречаю сегодня Яшку Дятенко. Идет мне навстречу и смотрит, как в пустое место, — не узнает. Он забыл, как я его, паршивца, за уши вытащил из Сызрани. Впрочем, он сам едва держится, и при Шеине ему не усидеть. Вот и петляет, как заяц, выгибается перед новым хозяином. Никчемный человечишка оказался. Да-а, но мне, брат, обидно. Ты же знаешь, как я работал. Так можно поворочать год-два, а потом — пожалуйте на инвалидность. Рамбекова мне, положим, не жаль. Завелась склока — сматывай удочки. Обидна, понимаешь, формулировка: «За канцелярско-бюрократическое руководство, с лишением права занимать ответственные должности». Незаслуженно. Конечно, ошибки были, — у кого их нет! Да тут дело не в ошибках, а в том, что момент они выбрали удачный. Зимняя кампания прошла коряво, а тут конференция подоспела и годовой баланс. У Сережки Стамова — сильная рука в обкоме. Второй секретарь работал здесь еще при Тоцком. Он и Шеина знает. Я эту механику слишком поздно раскусил...
Он, этот отрезанный ломоть, еще весь был полон вчерашними служебными интересами и вел великолепную битву с воздухом, уклоняясь, парируя и нанося удары до тех пор, пока не утомился. Он так и кипел энергией и, по-видимому, вовсе не думал унывать. Рассказал, что его посылают на низовую работу в Фергану.
— Это порядочная глушь, но, говорят, там хороший климат и, разумеется, все условия второго пояса. Можно себе представить, что там за кадры. Люди нужны повсюду, дозарезу нужны... — Он сделал паузу, ожидая, что скажет Аня. Аня молчала. — Тебе здесь тоже не сладко, товарищ. Кругом все эти разговоры. Вот посмотришь, на первом же активе все выступающие по очереди выспятся на моих ошибках. Тебе будет тяжело.