Танки в спину не стреляют
Шрифт:
Мгновенно отозвались башнеры машин с цифрами 078 и 016 на башне.
– Командир взвода Рыжиков, все спокойно, идем по курсу.
– Ноль шестнадцатый, Успенский, идем по курсу. – И тут же Семен пробормотал под нос прямо в эфир: – Ох, не нравится мне эта тишина.
– Мне тоже, товарищ сержант, как бы немцы засаду не устроили, – поддержал его Соколов, который тоже нервничал из-за безмолвия вокруг. – Усилить наблюдение, оружие привести в боевой порядок. Через пять километров начинается первая линия обороны, минное поле. Построение в два ряда по моему приказу.
Стоило танкам вытянуться в две линии перед минными полями, где саперы трудились всю ночь, расчищая проходы и устанавливая вешки для их обозначения,
Охрана на вышках и крыше станции тоже заметила русские «Т-34» и принялась поливать машины пулеметными очередями. Соколов нервничал, ведь надо успеть пройти эти сотни метров до стальных конструкций с густыми обмотками из проволоки как можно быстрее, пока противник не применил что-нибудь помощнее, чем пулеметы. Но мехводам приходилось вести машину на пониженной передаче, ювелирно придерживаясь линий узких проходов, чтобы не нарваться на мину, которая может вывести танк из строя, а значит, создаст затор на пути у тех, кто идет позади. Лишь один водитель провел свой «Т-34» довольно лихо, не снижая скорости, попадая ровно в колею между сучками для ориентира. Соколов прильнул к панораме: 031, танк Христо. А управляет им так лихо тот самый недотепа Гулевич, который возмутил командира своим внешним видом. Старший лейтенант прижал ларингофон к горлу:
– Тридцать первый, говорит восемнадцатый. Сбавь обороты, не надо будоражить остальных.
Хоть и приятно было Соколову смотреть, как ровно выводит водитель тяжелую бронированную технику, но он понимал, что может найтись желающий повторить маневр за лихачом. А вот опыта для управления может не хватить. И ценой удали будет подорвавшийся на мине танк.
– Так точно, товарищ командир, – отчеканил Яков, и тут же его машина замедлила ход.
Да и остальные экипажи тоже растеряли шутливость, в эфире царило молчание. Даже говорун Успенский молча вдавил лицо в панораму, через зеленый триплекс следя, чтобы танк не сбился на опасном участке с маршрута.
Метр и еще один в напряженном молчании, только лязгают гусеницы, монотонно гудят двигатели, мехводы двигают рычагами, словно ничего не происходит. Будто танки идут обычной проходкой, а не под нарастающим шквальным огнем из фашистских пуль. Немцы поливали все сильнее и сильнее, пули с визгом отлетали, чиркали, высекали искры от бронированных бортов. Конечно, пулеметы бессильны пробить броню, но как же трудно сохранять внутреннее спокойствие, когда в лицо несется рой из смертоносных снарядов. Они, будто густой град, оранжевый и страшный, выбивают жуткую дробь по железным бокам танка. Хорошо, что рота подобралась сильная, опытная, как обещал Лавров. Никто не закричал, не запетлял в испуге по колее между мин, не остановил от шока мерное движение танков.
Опасный участок, когда танки шли друг за другом на открытом участке местности без возможности маневрирования, наконец закончился.
– Логунов, ориентир – пулемет на крыше станции. Рыжиков, вышка по левому флангу, Успенский, пост на правом фланге. Снять охрану! – Пришло время остудить пыл немцев.
Почти одновременно прозвучали все три огневых залпа из пушек «тридцатьчетверок». Логунов взял прицел низковато и снес вместе с пулеметом и стрелком часть крыши. Доски и тело между ними рухнули за почти двухметровый забор, да так, что немец распластался кровавой лепешкой на белом снегу. А на крыше забалансировал расчет из двух человек, спешно устанавливая на нижние станки два длинноносых тяжелых ПТР schwere Panzerb"uchse 41. Опасный
– Логунов, ориентир – крыша. Огонь! Не давай им развернуть орудия! Остальным экипажам начать маневры, расчистить противотанковые укрепления!
Немцы все еще возились с тяжелыми станинами двухсоткилограммового орудия, когда Логунов прильнул к прицельной сетке. Снаряд в казенник, прицел, огонь! Попадание! Крыша здания окончательно превратилась в зияющую прореху, утащив обрушившимися перекрытиями вниз вражеский ПТР вместе с расчетом. Остальные машины утюжили заграждения, сминая их мощными гусеницами.
– Двойками рассредоточение по периметру! На таран! Орудия поверните на левый фланг, чтобы не повредить.
Командир отдал новый приказ, и танки, разделившись на двойки, начали штурмовать высокий забор. От напора гусениц и бортов с грохотом и брызгами щеп лопнули доски, в образовавшиеся проемы хлынули советские танки, вытягиваясь в два боевых строя по обе стороны от железнодорожного полотна. Со всех сторон раздавались выстрелы винтовок, стрекот немецких пулеметов из разных точек. Три взвода стремительно шли вдоль путей, сминая гусеницами преграды, столбы вышек и нити колючей проволоки между ними. Расчистив территорию, «Т-34» начали путь обратно, поливая пулеметным огнем кусты и заграждения, где притаились немецкие стрелки.
Два взвода разделяла полоса из нескольких черных лент рельсов, на одной из них пыхтел локомотив «Эшка» с коротким составом в пять вагонов. Из нескольких зданий, что вытянулись длинной буквой «Г», огибая разгрузочную площадку у тупикового пути, врассыпную бежали немцы. Кто-то просто убегал сломя голову в ближайшие заросли, кто-то на ходу отстреливался из автоматов. Лихая «тридцатьчетверка» с номером 031 на борту взвыла, крутанула петлю и, подкатившись боком к зарослям, куда, спасаясь, убегали противники, дала длинную очередь из пулемета, затем сразу же еще одну. Но командир роты только с досадой покрутил головой: опять этот лихач вперед всей роты спешит. Сам же подтянулся наверх и, приоткрыв люк, осмотрелся: неужели взяли плацдарм за каких-то пятнадцать минут, почти без выстрелов. Будто услышав его мысли, Успенский прошептал на командной частоте:
– Ох, не нравится мне эта тишина.
– Экипажи, уходим к лесному массиву, машины не покидать, вести наблюдение. Пулеметчики, с оружием по двое прочесывать лес, всех пленных на станцию. – Он нашел, чем занять лихача тридцать первого. – Христо, ваш экипаж ведет наблюдение за обстановкой на шоссе!
Танк под управлением Гули резво развернулся и поехал к проломам в заборе, встав кормой к роте. Все остальные машины выстроились вдоль полоски редкого пролеска в ожидании приказа Соколова. А тот никак не мог поверить: неужели задача выполнена? Слишком легко, слишком быстро. Но на станции было тихо, даже выстрелы отступающей разрозненной охраны затихли. Та, поняв, что ничего не может сделать с грозными машинами, бросилась наутек по кустам в глубину леса. Алексей прижал бинокль к глазам, осмотрел станцию. Как и приказывал комбат, никаких повреждений, кроме разбитой Логуновым крыши. С одной стороны широкого полотна из рельсов и шпал – его рота, прижатая к лесу, на другой стороне – разрушенные заграждения, широкая проселочная дорога да одинокий танк Христо, охраняющий подъезд к строениям и тупику с несколькими десятками цистерн. «В цистернах-то топливо, – подумал Соколов. – Их немцы планировали отправить в глубину оккупированной территории, подальше от форпостов. Вот почему настроили в три ряда заборов, здесь у фашистов топливная база».