Таня Гроттер и Болтливый сфинкс

Емец Дмитрий Александрович

– Не положено здесь ходить! Они-с устали-с и почивают! – сказал Пельменник, преграждая им путь.

– С каких пор ты стал Ваньку во множественном числе называть? – удивился Ягун.

Пельменник заворочал в орбите единственным глазом.

– С каких велели, с таких и стал! – решительно сказал он.

– Не упрямься! Мы всего на пять минут!

– Не положено!

– Да ты его уже своими воплями разбудил! Где тут логика?

Но Пельменник был потому и Пельменник, что выполнял приказы, а не определял степень присутствия в них логики.

– Сказано: не велено, –

значит, не велено! – упрямо повторил он.

– А если тебе прикажут секирой меня рубануть – рубанешь? – провокационно спросил Ягун.

Лучше бы он промолчал.

– Можно и без приказа! – сказал Пельменник, поплевывая на ладони.

Прикинув, что провоцировать идиота себе дороже, Таня с Ягуном ушли ни с чем. Правда, десять минут спустя они облетели башню снаружи и заглянули к Валялкину в окно. К их удивлению, вымотанный Ванька действительно спал. Причем спал одетым. Колени у него были на полу, а грудью он лежал на кровати. Даже у Ягуна хватило милосердия его не будить, хотя первоначально он планировал зависнуть за окном и напустить в комнату дыма.

– Что они, интересно, с ним такое делают, что он до кровати не дополз? Пытают его, что ли? – спросил Ягун.

– Думаю, да, – сказала Таня, вспоминая первое занятие ратной магией.

Трижды Таня выбиралась к Бейбарсову. Глеб лежал все в той же будке у железнодорожного переезда. К Бейбарсову Таню тоже не пускали. Только уже не Пельменник, а Аббатикова со Свеколт. Они были вежливы, предупредительны, но одновременно холодны, как пальцы санитара в морге.

– Глебу плохо. Глеба не стоит беспокоить, – говорили они.

Один раз Тане повезло. Ленка с Жанной куда-то отлучились, и она прорвалась за занавеску. Глеб лежал и равнодушно смотрел в потолок. Выглядел он все так же скверно. Глаза ввалились. Пахло ароматными пирамидками. Играла какая-то медитативная музыка, не имевшая четкого источника. На табуретке рядом с кроватью лежала высохшая обезьянья рука, беспрестанно сжимавшая и разжимавшая пальцы, на одном из которых был перстень.

– Эй! Ты как? – громко спросила Таня.

Глеб посмотрел на нее пустыми глазами. Тане показалось, что он одурманен. Она схватила обезьянью руку и, распахнув окно, вышвырнула ее в снег. Рука была раскаленной. Снег вокруг стал шипеть и таять. Затем рука вспыхнула и исчезла. Одновременно сквозняк выветрил из комнаты запах пирамидок.

– Эй! А сейчас ты меня слышишь? – крикнула Таня.

Бейбарсов чуть более осмысленно закрыл и открыл глаза, показывая, что слышит, а затем отвернулся к стене. Вскоре по его глубокому дыханию, Таня поняла, что он спит. Постояв немного, Таня вышла из будки. На пороге ей встретилась Галина Николаевна, вышедшая на крыльцо с флажками, чтобы сопроводить очередной состав.

– Ты тоже, что ли, сектантка, как эти трупоеды? – спросила она неприязненно.

– Не в такой степени, – ответила Таня, затруднившись определить точнее.

– А раз не в такой, то и не связывайся с ними, – сказала Галина Николаевна и решительно захлопнула дверь перед ее носом.

На обратном пути Таня размышляла, что заставляет Свеколт и Аббатикову вводить Глеба в такое состояние? Сильные

ли боли или страх, что он останется один на один со своей душой?

«Трупоеды… – обжигая лицо встречным ветром, вспоминала она слова дежурной по переезду. – А что? Жестоко, но, по сути, верно. Сила некромага – в поглощении энергий распадающейся материи. Пока оно происходит – а даже мертвая кость понемногу разрушается, – некромаг силен. Значит, некромаг – падальщик мира магов. И перед кем тут млеть?»

Но все же Бейбарсова ей было безумно жалко.

* * *

За ночь до того, как Ванька должен был сразиться со сфинксом, Тане не спалось. То простыня колола спину, и Таня принималась отряхивать ее от воображаемых крошек, то ей казалось, что жарко. Таня открывала окно, но тотчас ей казалось, что холодно.

Поняв, что заснуть не удастся, Таня попыталась читать. Слова складывались послушно, однако, прочитав страницы две, Таня внезапно поняла, что не помнит даже, какую книгу читает. «Тяжелый случай!» – сказала она себе. Оделась и вышла из комнаты.

Вскоре она оказалась в Зале Двух Стихий, тускло освещенном сиянием дремлющих жар-птиц. Когда птицы спали, мирно держа головы под крылом, они не светились, но стоило им испугаться и начать метаться, как каждая птица превращалась в подобие салюта. Вот и сейчас при появлении Тани птицы проснулись и, квохча, заметались, как перепуганные куры.

Спасая глаза, Таня торопливо зажмурилась. Всякий новичок Тибидохса хоть раз в жизни, а полежит денек в магпункте у Ягге, неосторожно взглянув на всполошившихся жар-птиц. А с другой стороны, чем жар-птицам еще защищаться? Клювы у них слабые, летают средненько.

Посреди зала на одном из столов стояла здоровенная, размером с таз, тарелка, до краев наполненная бутербродами, кусками колбасы и крупно поломанным шоколадом. Над тазом прямо по воздуху, ибо магия не слишком любит опираться на пошлую материю, плавало объявление за подписью Великой Зуби:

«Ув. любители ночной еды! Просим Вас: а) запомнить, что это вредно; б) хотя бы убирать за собой посуду.

З.Ы. Ведро с чаем и ведро с кофе находятся под столом. Просьба не выливать остатки чая в ведро с кофе! Подумайте о других!»

Не успела Таня, страдая от собственной сложности, выудить из таза большой кусок колбасы, как услышала шаги. Кто-то быстро спускался по лестнице. Прятаться Таня не стала, хотя ее смутило, что шаги были множественными, точно спускалась целая толпа. Это было нетипично. Ночные обжоры народ пугливый, склонный к уединенным размышлениям и философии, почему и ходят обычно в одиночестве.

Подбежав к лестнице, Таня лицом к лицу столкнулась с Медузией Горгоновой, Сарданапалом и Великой Зуби. С ними был и Ванька, родной и вихрастый, широко улыбнувшийся ей. Все же Таня ощутила в его улыбке напряжение. Внутренний голос подсказал, что они направляются в Битвенный Зал, куда Тарарах приведет – или уже привел – сфинкса. Так вот почему она не могла спать! Вот почему ноги сами привели ее сюда!