Тариф на любовь
Шрифт:
Скорее последнее, осадила себя Ася. Она резко мотнула головой, сбрасывая наваждение.
— Сам… — Голос осекся, и это разозлило ее вконец. Она в сердцах швырнула тюбик на трюмо и закричала: — Сам дрался — сам и раны залечивай!
— Ладно. — Иван пожал плечами и снова окликнул уходящую девушку: — Ася. — Она остановилась в дверях, боясь поднять глаза. — Можно я посмотрю в твое зеркало?
Нет, ему точно отбили мозги. Или какую-то одну, но очень важную часть.
— Нельзя! — рявкнула она и поспешила
Ася поймала себя на мысли, что с беззаботным легкомыслием думает о том, что в течение пяти лет было для нее пределом гневного возмущения и укоренившегося стыда. Мало того, ей очень нравилось кричать на Ваню, злиться. Она забывала о сдержанности и минимальной этике. И еще ей нравилась его реакция — этакий робкий теленок, пойманный за провинности. Со всем соглашается, сам боится слово поперек молвить.
Но больше всего страшило собственное состояние. Ася окончательно заплутала в своих ощущениях. Ей одновременно хотелось и смеяться, и рыдать; нагрубить, обидеть и слезно пожаловаться; оттолкнуть, ударить и прижаться каждой клеточкой, влиться в него душой.
«Господи! — вздохнула Ася. — Совсем спятила на нервной почве. Все-таки два мужика за один вечер — это слишком. Надо же, судьба! Два мужа донны Флор, вернее донны Елены, и оба бывшие любовники донны Аси». Мелькнувшее воспоминание о Юлике не затронуло ни единой струны, словно речь шла о незнакомце, что приятно и не без тени торжества удивило Асю.
Непонятно было другое: сколько можно мазать одну ладонь? За это время можно обмазать всю квартиру тонким слоем. Вооружившись новым запалом воинственности, Ася вышла из кухни.
Ваня смотрел в окно на уныло-оптимистичный пейзаж времен развитого социализма. Геометрическим рисунком торчали пеньки свай, а вокруг в сложной композиции неореализма перемежались стройматериалы со строймусором. В неожиданных местах сей классической живописи, словно собрание циклопов, антрацитово сверкали лужи, упорно не желавшие высыхать при жаре в тридцать пять по Цельсию и без месячного выпадения осадков.
Но не это беспокоило Ваню. Эротические видения заполнили его эстетическое восприятие. Он был ошеломлен и до неприличия счастлив. Безудержная радость сгустилась в нем так, что хоть пригоршнями черпай. Теперь он точно знал, чем закончилось свидание Насти с Юликом. Не может женщина, какой бы гениальной актрисой она ни была, после любовных утех бросаться, словно мегера. Настя злилась. Не просто злилась, а была взбешена. Но это лучше, чем полная апатия. Проявление эмоций — хороший
А этот взгляд. Не просящий — требующий под угрозой жизни любви и ласки. И заботы. Последнее было внове для Вани. Разумом он всегда понимал, что надо заботиться о родителях, детях, слабых и немощных. И он заботился по мере возможности, если не забывал. Но не обязанность, а желание дать Насте умиротворение, оградить ее от невзгод и обид чувствовал он. Странное было ощущение, и доминировали в нем радость и буйство энергии, словно апрельской свежестью весны повеяло после затяжной, протяженностью в пять лет, борьбы тепла и стужи.
— И долго ты будешь здесь стоять? — Голос Насти вернул Ивана в реальность. — Чай уже готов и остывает. Тебе особое приглашение надо?
— Прости. — Тихий голос Вани был далеким эхом звучного контральто Аси. — Я задумался. А вообще я не знал, можно ли тебе мешать на кухне.
Он улыбнулся тихо и нежно, и Асино сердечко дрогнуло и забилось, словно птичка в силках. Гнев, и без того с трудом удерживаемый, испарился, как облако.
— Пошли. — Громкостью голоса Ася попробовала заменить сердитость и расстроенность чувств. — Кушать нечего.
— Все нормально, Настя, не волнуйся.
— Есть бутерброды с маслом, без сыра и колбасы, если…
— Настенька, сядь. Я не голоден.
Его мягкий, проникновенный тембр дал Асе почувствовать, как она вымотана.
— Все на столе? — сделала последнее усилие Ася.
— Все. Сядь, пожалуйста.
— Хорошо, — дала себя уговорить Ася. Села, положила на столешницу локти, уперлась подбородком в сцепленные пальцы. — Тогда рассказывай: зачем ты пришел?
Ваня не ожидал удара в лоб. Он сам не знал зачем. Он не собирался заходить, но ноги сами понесли его мимо своей квартиры вверх по лестнице. Может, он искал желанного покоя? Может, хотел поддержать девушку в трудной для нее ситуации? Может, по Асиному виду хотел удостовериться, что перемирия не состоялось? Или его потянуло тщеславие — продемонстрировать доказательства его защиты, или стремление почувствовать на себе простую женскую жалость, которую испокон веков женщина выказывала мужчине, прижав его голову к мягкой, теплой груди, укачивая, словно малое дитятко, и ласково называя дурачком.
— Ну так что? — настаивала Ася. — От угла до твоей квартиры гораздо ближе. Или раненый зверь уходит из дому?
— Да какой там зверь, — скромно улыбнулся Ваня. — Так, болонка, вспомнившая своих далеких предков.
— Ты не ответил на вопрос, — строго напомнила Ася.
— Да. Ты просила о разговоре, вот я и подумал…
— Интересно, чем? — рассердилась она. — Я просила предупредить…
— Я собирался, но ты промчалась, как метеорит. Бросила в стену «здрасьте», даже головы не повернула.