Тарикат
Шрифт:
Здесь пространство разительно отличалось от внешнего. В центре, под сенью пальм, журчал небольшой фонтан в форме восьмиугольника. Облицованный разноцветной плиткой голубых, зеленых и белых оттенков, бортик выделялся на фоне выгоревших на солнце кирпичных стен постройки.
Мы свернули вправо, поднялись по лестнице на второй этаж и, пройдя почти в конец галереи, остановились у двери.
— Чувствуй себя как дома, — хозяин толкнул створку двери и сделал приглашающий жест. — Соседей пока нет, но это ненадолго. Близится время хаджа — сам видел, что на улицах творится. Таз и вода для омовения в
— Благодарю, — я приложил руку к сердцу, затем повернулся и шагнул в комнату.
Толстяк притворил за мной дверь и, судя по шаркающим звукам, удалился. Я оглядел свое временное пристанище. Убранство было скромным, но добротным. Пол покрывали хасир из пальмовых листьев. У стен, скрученные в рулоны, лежали ватные матрасы и покрывала для сна. Справа высилась деревянная ширма, отгораживающая зону омовения. Свет проникал через единственное окно, расположенное над входной дверью и забранное деревянной узорчатой решеткой.
Выбрав место справа у стены, сразу за ширмой, я бросил рядом вьюк с вещами, расстелил матрас и с удовольствием растянулся. Только сейчас я понял, насколько путешествие вымотало меня. Особенно тяжко дался отрезок пути после гибели Хасана. И если в дороге я держался как мог, стараясь не поддаваться рвущей изнутри боли и унынию, то здесь, во временном но все же защищенном обиталище, меня прорвало. Слезы ручьями катились из глаз, и не было сил утереть их. Я тупо лежал, вперившись в потолок, раз за разом прокручивая в голове события той ночи. Зачем, во имя Аллаха, Хасану приспичило идти к резервуару в такой час? Воды было вдоволь. Мог ли я спасти дядю? Почему не почувствовал грозящую опасность? Мысли как черви копошились в голове, бередили душу, разворошенные чувства грызли сердце. Но усталость все же взяла свое и я сам не заметил, как уснул.
Проснулся я неожиданно, словно кто-то сильно толкнул меня в бок. Некоторое время сидел, озираясь и не понимая, где нахожусь. Память возвращалась медленно и лениво, будто объевшийся верблюд. Медина... Караван-сарай... Утренний намаз! Я подхватил одежду, сложенную горкой на полу, и торопливо принялся одеваться. На галерее уже никого не было. Облака в небе наливались розовым вечерним светом и напоминали причудливых огненных птиц. Аллах милосердный, я проспал до заката! Вернувшись в комнату, я первым делом совершил омовение. Смыв остатки сна, а заодно приведя себя в надлежащее состояние, я извлек из мешка молитвенный коврик и приступил к магрибу[4].
Урчащий желудок недвусмысленно намекал, что неплохо бы вкусить и плотской пищи. После намаза я спустился в чайхану — и вовремя — как раз накрывали к трапезе. Вокруг нескольких дастарханов рассаживались постояльцы — такие же, как и я, паломники. Выбрав свободное место на дощатом возвышении, я умостился на подушках и прислушался к разговорам.
— В городе сегодня сущий ад, — сетовал худосочный желчный сириец, активно жестикулируя. — Почти одновременно прибыли паломнические караваны из Дамаска и Куфы. На улицах яблоку негде упасть!
— Аллах помог нам отыскать это пристанище, — соглашаясь с собеседником, кивал флегматичный перс. — Хвала Всевышнему, не придется ночевать за городской стеной.
За соседним дастарханом купцы поносили бедуинов,
— Аллах свидетель, — возмущался мужчина с красным лоснящимся от пота лицом, — я лишился трети товара из-за нападения этих пустынных оборванцев!
— Радуйся, что не лишился головы, — остудил пыл торговца сосед. — Али запамятовал, сколько правоверных осталось в песках, завернутые в саван?
— Такое забудешь, — буркнул осаженный толстяк. — Да примет Аллах их души!
Я поерзал, отгоняя прочь болезненные чувства, зашевелившиеся от упоминания стычки с бедуинами. На мое счастье, прислуга завершила приготовления, и гости, вознеся дуа, с аппетитом принялись за еду.
Хоть ужин и подразумевал легкую пищу, хозяин караван-сарая был щедр, понимая, что обильной трапезой оказывает не только милость паломникам, но и радует Аллаха. Сначала принесли чай, лепешки и фрукты, потом подали плов, обильно сдобренный кусками тушеной баранины, от которой поднимался пар. Густой аромат мяса и специй заполнил помещение, и я замер в предвкушении. Кто-то заказывал шурба-хара, хотя было и так очень жарко, а как известно, такой суп согревает в холод. Впрочем, разносили и металлические кувшины с лимонным щербетом, охлажденные в холодной воде колодца.
Разомлевшие от еды постояльцы лениво потягивали напитки и вели неспешные беседы. Голоса становились все тише, сытые и довольные, люди перестали спорить и сетовать, оставив на время тревоги и волнения. Улучив момент, я поднялся с подушек и направился к выходу — мне предстояло посетить мечеть Посланника Аллаха. И хотя ноги были ватными, а туго набитый пищей живот призывал улечься и поспать хотя бы пару часов, я лишь прибавлял шагу. Проезжать через Медину и не поклониться могиле Пророка — одна мысль об этом должна приводить правоверного в ужас.
***
Аль-Масджид ан-Набави — Мечеть Посланника Аллаха — являла собой поистине грандиозное зрелище. Сердце Медины, куда стекались все главные улицы, представляло собой огромный прямоугольник. Шесть минаретов пронзали сумеречный небосвод, вознося величие этого места к Вышнему престолу. Недаром Пророк заявил, что намаз в его мечети равен тысяче молитв, совершенных в иных местах, что уступало только мечети Аль-Харам в Мекке. Святость места пропитала окружающий воздух незримым излучением благодати и возвышенного восторга.
С замиранием сердца я шагнул правой ногой в арку ворот, бормоча положенное дуа. Моему взору открылся просторный двор, окруженный с трех сторон крытыми галереями. Слева от центра возвышалась огромная пальма, рядом с которой примостился ветхий кирпичный колодец. Во времена Посланника это место принадлежало Абу Тальхе Аль-Ансари, посадившему на этом клочке земли множество пальм и создавшему необыкновенной красоты райский сад. Мухаммад любил проводить здесь время, общаясь с Аллахом и размышляя о разных вещах. Абу Тальха очень гордился своим садом, а вода из колодца Байрухаа считалась вкуснейшей в городе — из-за того, что когда-то утоляла жажду Пророка. Спустя годы, когда территория мечети расширилась, вобрав в себя сад, колодец замуровали. Однако паломники по сей день относились с величайшим почтением к источнику воды и дереву, волею случая связанными с судьбой Посланника Всевышнего.