Тарикат
Шрифт:
В мешке я обнаруживаю кусок сухой, почти окаменевшей лепешки, случайно завалившийся на дно и прикрытый запасным поясным платком. Хлеб такой жесткий, что нельзя разжевать, да я и не собираюсь этого делать. Я протягиваю его Ханым, но она отворачивает морду. Ну и ладно, значит этот кусок оказался для нас лишним. Да я богач — у меня остался «лишний» кусок хлеба.
Ханым приоткрывает глаз и поворачивает голову, она чутко к чему-то прислушивается, я тоже оборачиваюсь и вижу, что к нам, увязая в песке, медленно приближается маленький желтый шакал. Он такой худой, что торчат ребра, и, наверное, голодный. «Ну, вот и все, — говорю я себе. — Теперь я знаю, как умру: меня просто съедят шакалы. Несомненно, что за ним идет целая стая».
Чтобы отогнать непрошенного гостя, я начинаю шарить в песке в надежде обнаружить хоть
Хлеб ударяет зверя в лоб, но вместо того, чтобы отбежать, шакал прижимает кусок передней лапой к песку и начинает отрывать по кусочку, с наслаждением их разжевывая. Закончив с едой, он поднимает голову и смотрит мне прямо в глаза. Его оскал похож на улыбку, а хвост мечется из стороны в сторону, как у собаки, встречающей хозяина.
Но я уже почти ничего не вижу. От слабости мое тело клонится на сторону, в глазах прыгают какие-то светящиеся точки. Потом я вовсе перестаю что-либо понимать, и в самый последний момент, окончательно теряя сознание, чувствую прикосновение влажного носа к щеке и запах дикого зверя. Только откуда-то, словно издалека, звучит тихий знакомый голос. Существует ли он на самом деле или является лишь последней фантазией умирающего мозга — не знаю. Но он говорит: «Тебе дадут проводника, чтобы войти в Ирам зат аль-имад. Он покажет путь».
Я слышу издалека знакомый голос: «Ирам существует. О нем написано в Куране. И ты тот человек, который найдет его». А потом чувствую прикосновение влажного носа к своей щеке и открываю глаза, но вижу над собой не безграничное блекло-голубое небо, а красивый сводчатый потолок, который подпирает множество колонн. Заметив, что я открыл глаза, маленький желтый шакал взвизгивает и принимается носиться вокруг, скользя когтями по чему-то гладкому. Песок исчез точно так же, как и небо, вместо него — блестящий черно-белый пол, отполированный словно зеркало. Я с трудом поднимаюсь — затекшее тело не желает слушаться, ноги словно ватные. Но я жив, и это самое главное. Но еще важнее то, что меня окружает. Вместо бескрайней пустыни огромный зал со стенами, богато расписанными диковинными растениями и неизвестными мне письменами. Он так велик, что я кажусь себе крохотной букашкой на пустой городской площади. Шакал бежит ко мне через весь зал, и теперь он похож не на дикого зверя, а на добрую собаку, встречающую хозяина. Я протягиваю к нему руку и он, визжа, падает на спину, задрав вверх все четыре лапы.
— Ты мой друг? — спрашиваю я. — Тогда я дам тебе имя, потому что не знаю, как к тебе обращаться. Я назову тебя Садик — «друг».
Мы обходим помещение по кругу и обнаруживаем за колоннами огромный стол, уставленный серебряной посудой. На подносе лежат тонкие арабские лепешки, рядом — виноград и персики. Голод дает о себе знать, урчит в животе, а рот наполняется слюной. Но нельзя взять еду без приглашения. Так просто нельзя делать, ни один воспитанный человек так не сделает. А хозяев нигде не видно. Высоченные резные двери приоткрыты и пропускают в помещение луч света. Я выглядываю в щель между створками в надежде хоть кого-то увидеть во дворе — садовника или слугу, но вижу лишь Ханым, тянущую воду из чаши мраморного фонтана. Садик вцепляется зубами в мою одежду и тянет в сторону стола, но я строго говорю:
— Нет. Нельзя.
Но как же хочется есть! Тогда я поворачиваюсь спиной к двери, делая вид, что только что вошел, и кричу во весь голос:
— Ас-саляму алейкум!
Эхо под потолком несколько раз повторяет мои слова, но ответа на приветствие нет. Что же за люди здесь живут? Краем глаза я замечаю какое-то шевеление, вроде, рисунки на стенах начинают меняться. Или просто кружится голова. Но нет, движение становится все явственнее, и вдруг неизвестные знаки и цветы складываются в слова «Ва алейкум ас-салям! Будь моим гостем». Мысленно я благодарю Аллаха, что научил меня читать. Может быть, конечно, меня
Все, что лежит на столе, тоже огромного размера. Каждая виноградина не уступает среднему яблоку, персики больше похожи на арбузы, а в каждую лепешку можно завернуться как в одеяло. Чтобы насытиться, мне нужно совсем немного, и я не разорю щедрых хозяев, как муравей не сможет оставить без еды осла.
***
После трапезы я решаюсь покинуть гостеприимный дом и исследовать окрестности. Садик бежит впереди с таким видом, словно уже не раз бывал в этом городе, а я постоянно останавливаюсь, чтобы рассмотреть ту или иную диковину. Дорога вымощена белыми мраморными плитами, а по обе ее стороны устроены узкие арыки с текущей прозрачной водой. На дне их сверкают прозрачные разноцветные камни, похожие на осколки цветного стекла. Я наклоняюсь и беру один из них, камень поразительно похож на ограненный рубин, коих я повидал множество, но разум подсказывает, что никто в своем уме не станет украшать уличные арыки драгоценными камнями. Хотя иногда и разум бывает не прав. Это понимание приходит ко мне в ту минуту, когда я замечаю, что даже чугунные ограды дворцов украшены бирюзой, а ручки выточены из чистейшей слоновой кости. Я привык к тому, что дома прячутся за глухими глиняными стенами, а здесь богатство выставляется напоказ. А каждый дворец достоин самого Сулеймана ибн Дауда. Но я никак не могу понять — хорошо это или плохо. Кажется, что все жители этого города равны в своем достатке, или я просто оказался в богатом районе и скоро за поворотом обнаружу трущобы?
Садик покорно ждет, пока я рассматриваю все диковины, и никак не могу насмотреться. Город словно испытывает меня, пытаясь определить какое из моих желаний больше — обладать или любоваться. И тогда я спрашиваю себя: «Бахтияр, ты бы хотел остаться в этом пустом городе, забрать себе все эти богатства и до скончания веков жить в одиночестве, не испытывая ни в чем недостатка? Ты ведь так устал от вечных скитаний и, наверное, заслужил немного покоя?» Эти мысли, сначала невнятные, разрастаются все ярче, и я почти слышу голос, уговаривающий меня остаться здесь навсегда. Вечно переходить из одного дворца в другой, рассматривать все эти красивые вещи, созданные джиннами, спать в прохладе на мягких подушках. Этот навязчивый голос продолжает соблазнять меня, нашептывая что-то о чудесах, которые я смогу увидеть, если только останусь в этом зачарованном городе.
Я останавливаюсь посреди дороги, и моя рука сама тянется к раззолоченной ручке калитки. Сквозь кружевные прутья виден обширный двор с бесконечными фонтанами, рассыпающими мелкие брызги, сверкающие на солнце. Я вижу павлинов, гордо расхаживающих по мраморным плитам. И дворец такой красоты, какую не может даже придумать человеческое воображение. Только один шаг отделяет меня от вечного блаженства, которое таится за резными дверями.
Но в этот момент раздается рычание. Это Садик, заметивший, что со мной творится что-то неладное, вцепился в одежду и тянет прочь. Я слышу слабый треск ветхой ткани, расползающейся под его зубами, и прихожу в себя от морока.
Больше я не глазею по сторонам, а иду вперед, опустив глаза, как и подобает благочестивому мусульманину. Шакал жмется к ногам, словно опасаясь, что на меня опять накатят порочные мечтания. Возможно, он лучше знает, зачем я пришел сюда и торопится исполнить свою миссию проводника.
Так мы доходим до базарной площади. Садик не отпускает мою одежду и постепенно низ выгоревшей и пыльной аба превращается в лохмотья. Изодрана даже нижняя рубаха, а ведь мне предстоит еще и обратный путь. Я вижу вереницу столов с разложенным товаром, но за прилавками никого нет, нет и покупателей. Здесь так же пусто, как и во всем остальном городе. Но мне просто необходима новая одежда. Однако того, что я ищу — здесь нет. Столы ломятся от расшитых шелком и золотом халатов, от застежек с драгоценными камнями, от поясов, украшенных золотыми бляшками и носорожьим рогом. От всей этой пестроты начинают болеть глаза и подташнивает. Но чем дальше мы продвигаемся, тем ярче становятся товары, прикрытые от солнца шелковыми навесами. Китай и Индия, Аравия и Персия, Согдиана и Хорезм — все-все прислали свои товары на этот базар. Как бывший караванщик, я восхищен, но сейчас мне нужен всего лишь крепкая и добротная аба и другие мелочи, которые выдержат обратный путь.