Тарикат
Шрифт:
— Ну что, — купец перешел на деловой тон, — показывайте, что привезли. — Мераб, Парвиз! — выкрикнул он вглубь шатра. — Помогите развьючить верблюдов.
Когда все дела были улажены и мы взобрались на верблюдов, готовые ехать, меня вдруг осенило:
— Бехруз-ака, а кто нынче из суфийских шейхов обитает в Гургандже?
Купец окинул меня испытующим взором.
— А зачем тебе?
— Сны у меня тревожные в последнее время, — слова сами выпрыгнули из меня. — Слышал, дервиши могут растолковать, что к чему.
— Сны, говоришь? — задумался Бехруз, поглаживая бороду.
Я поблагодарил торговца, еще раз попрощались и двинули верблюдов к выходу из рынка. Проехав несколько шагов, я опустил глаза вниз, ища Садика — того нигде не было. Обернулся и увидел странную картину: Бехруз, присев на корточки рядом с шакалом, шептал тому что-то на ухо. Садик мотнул головой в знак согласия и помчался догонять меня. То ли жара помутила разум, то ли пот залил глаза, но на миг мне почудилось, будто глаза торговца сверкнули зеленым. Я утер рукавом лицо и снова вгляделся в ту сторону, но Бехруз уже скрылся в шатре.
***
В обитель Аль-Кубры я решил поехать один. Мои спутники даже не думали спорить: Хусан сказал, что помирает с голоду и шагу никуда не сделает, пока не поест, Азиз же и вовсе промолчал, избегая моего взгляда. В итоге на выходе из базара наши дорожки разошлись. Договорились встретиться вечером в караван-сарае недалеко от южных ворот Гурганджа.
Я долго смотрел им вслед с каким-то щемящим чувством в груди. Но тут Садик пронзительно гавкнул, привлекая мое внимание, и убедившись, что ему это удалось, потрусил в сторону западной части города. Шакал знал меня лучше, нежели я сам.
То, что я пережил в Ираме, с каждым днем набирало силу и рвалось наружу, требуя осмысления. Мне до зарезу нужно было поделиться своим опытом, спросить совета, чтобы понять, как жить дальше со всем этим. В семье я не решался об этом заговаривать, даже с Каримом, и они тоже, чувствуя пролегающую между нами пропасть, не лезли с расспросами. Наставник Мухйиддин остался в далекой Аравии. Едва обретя учителя, я лишился его. Сердце тосковало, воскрешая в памяти минуты и часы, проведенные с Ибн Араби. А разум утешал его: на все воля Аллаха! Он дает и Он забирает, уча нас смирению и послушанию.
Увлекшись думами, я и сам не заметил, как выехал на берег узкого арыка. Слева от дороги тянулись заросли кизила. Налитые багрянцем ягоды чудились густыми каплями крови, окропившей листву. А чуть дальше в окружении тутовых деревьев грелось на солнце строение из кирпича, подставляя жгучим лучам все свои четыре купола. Внушительная арка входа закрывала солнце, возвышаясь надо мной подобно суровому стражу. Ворота были распахнуты и, спешившись, я прошел во двор.
Оставив Ханым в стойле рядом с двумя мулами, а также наказав Садику ждать здесь, я осмотрелся в поисках живой души. Из-за угла главного строения вынырнул старик в линялом халате, сшитом из разноцветных лоскутов, и видавшей виды грязно-серой чалме.
— Ака, — крикнул я дервишу, но тот даже головы не повернул, резво просеменил вдоль стены
Пожав плечами — может старик на ухо туговат — я проследовал за ним. За дверьми открывался узкий темный коридор, кончавшийся аркой. Вдоль стен слева и справа в углублениях притаились двери. Старик испарился, будто и не было его, и даже эха шагов не доносилось. Стены и потолок неприятно давили, а воздух казался затхлым, как в подземелье. Сбросив наваждение, я решительно двинулся прямо на свет, льющийся в коридор через портал.
Едва я ступил в просторный светлый зал, мое внимание приковал мозаичный купол. Сложный узор создавал впечатление гигантской сети, наброшенной на небесный свод. Яркие островки, разбросанные по всему куполу, напоминали дивной красоты цветы-звезды. Ниже под куполом по всему периметру расположились окна, чередующиеся с глухими порталами, также украшенными мозаикой.
Солнечный свет и мозаичный узор пробуждали некую магию, и вся эта конструкция, казалось, начинала оживать. Пояс окон и порталов медленно раскручивался по часовой стрелке, пестрый небосвод опускался прямо на меня. Я застыл, позабыв о дыхании, и погружался в эту мистерию. Узор купола распахнулся, засиял пронзительно-голубым, и я ощутил, будто меня тянет туда, в этот ослепляющий свет. В ушах зазвучала музыка, подобной которой я никогда не слышал на земле. Сладкозвучные голоса звали меня к себе и не было сил противиться их зову, да я и не хотел. Стопы уже начали отрываться от каменных плит...
Звонкая хлесткая пощечина обожгла мою кожу. Краткая вспышка в глазах, и вот я снова стою в зале ханаки, а передо мною — дервиш в лоскутном халате яростно вперился в меня взглядом.
— Далеко собрался? — ехидно поинтересовался старик, сдвинув кустистые брови.
— Э-э-э... я просто...
— В рай раньше времени захотел попасть? — продолжал наседать дервиш. — Так его еще заслужить надобно.
Я стоял, хлопал глазами, пытаясь прийти в себя, и не понимал, о чем толкует этот странный старикашка.
— И откуда ж тебя, такого дурачка, принесло? — не унимался хамоватый дервиш.
— Из Ирама, — губы будто сами выплюнули ответ, не давая мне времени на размышления.
— И как оно там, в Ираме? — ничуть не удивившись, ровным тоном спросил старец.
Мне уже порядком надоели расспросы этого оборванца, поэтому я не стал церемониться и нанес выпад его же оружием.
— А ты сам кто такой? И чего привязался ко мне?
Дервиш вскинул брови в притворном изумлении, но ответить не успел. В зал стремительно вошел высокий чернобородый мужчина, поклонился старику и почтительно произнес:
— Учитель, приехала повозка из дворца. Теркен-хатын нижайше просит вас почтить ее своим присутствием.
— Ох уж эти вельможи, — посетовал старец. — Не дают старику побыть наедине с Аллахом. Ступай, Фархад-ака, скажи, пускай обождут. Теркен-хатын все равно сейчас обедает.
Мужчина поклонился и бесшумно покинул зал.
Старик постоял какое-то время в задумчивости, не обращая на меня никакого внимания. Затем будто вспомнив что-то, развернулся и бросил устало:
— Ты чего пришел-то?