Таро Люцифера
Шрифт:
«Я сказал, я сделал. И за свое слово отвечаю. Мне подельники не нужны», — заявлял Иван и выкладывал кулаки на синьку проекта. Многие англофилы из заказчиков не нуждались в разъяснении значения слова «подельник» и легко соглашались.
Реставрация имения князей Белозерских была пиком карьеры Бесова. Он ухватился за заказ по двум причинам: впервые ему поручили восстановить усадьбу полностью, до деталей, как она была при Белозерских, и заказчик, как оказалось, сам был потомком князей. По линии жены, если честно, но это не так
Бесов, едва подписал контракт, укатил в Ольгово, где безвылазно жил третий год. Корсаков, когда окончательно доставала Москва, приезжал к Бесову отдохнуть телом и душой. Телом, потому что при Бесове пить было невозможно. А душой, потому что Иван своей кристальной чистой душой действовал, как порошок «Тайд»: отстирывал и отбеливал без утомительного полоскания мозгов. Сиди с ним рядышком вечерком, попивай чаек с сигареткой — и все само собой отпадет, затянется и заживет так, что следа не останется.
Корсаков прибегал к помощи Бесова только в самых крайних случаях и держал это в большом секрете.
Чем меньше людей знает, где ты черпаешь силы, тем дольше проживешь.
На объекте стояла полуденная тишина.
Корсаков отметил, что со времени его последнего приезда, произошли существенные перемены, хотя до первого бала по случаю новоселья было по-прежнему далеко. Стекла были вставлены только на втором этаже, на первом проемы все еще закрывали фанерные щиты.
Иван Бесов поджидал его на парадном крыльце, сверкающем недавно отполированным мрамором. Улыбка Ивана сияла еще ярче. В военно-дачном наряде: испачканные краской штаны с накладными карманами, камуфляжная куртка на голое тело и легкомысленная бейсболка козырьком назад, он был похож на латиноамериканского полковника, совершившего удачный переворот и обживающего разгромленный президентский дворец.
Корсаков поставил пакеты у ног и, сорвав с головы «стетсон», согнулся в земном поклоне.
— Барин, Иван Денисович, не прогневайтесь, окажите милость, приютите! — по-крестьянски жалобно проблеял Игорь.
Бесов громко захохотал.
— Игорек, не прикидывайся! Ты, чертяка, похож на народовольца, неудачно швырнувшего бомбой в царя. — Он подбоченился. — Иди в дом, карбонарий недобитый, батя сегодня добрый!
Корсаков водрузил на голову шляпу и, войдя в роль, презрительно-небрежно, по-петербуржски грассируя, произнес:
— Мон шер папа, когда мы покончим с самодег-жавием, я отдам дом к-г-рестьянским деткам. Граф Лео Толстой гово-гит…
— Во! — Иван сложил пудовую фигу. — Свой пусть отдает, коли из ума выжил. А мой — во! — Он сложил вторую фигу.
— Фи, папа! — Корсаков встал в позу. — Как это не… Не демок-г-ратично!
— Зато — практично! — сурово отрезал «папаша».
Бесов захохотал, сбежал с крыльца, обнял Корсакова.
— Здорово, Игорек!
Корсаков, задохнувшись от боли, не смог вымолвить ни слова.
Иван отстранился, заглянув
— Крепко на этот раз досталось? — спросил он.
— Еле уполз, — признался Корсаков.
— Сюда дополз — и ладно. Считай, жить будешь. — Иван подхватил пакеты. — Жратвы-то сколько!
— Лишней же не будет.
Иван кивнул и первым пошел в дом.
Антиквариат в дом завозить еще не пришел срок, и Бесов пользовался самолично изготовленной мебелью. «Гарнитур „Три медведя“», — в шутку назвал это произведение искусства Корсаков. Все было мощным, надежным, но не лишенным своеобразного изящества.
Они расположились в вольтеровского стиля креслах, сработанных из оструганных бревен. Столешницей служил круговой спил большого дуба, положенный на четыре пенька диаметром поменьше.
Под спальню, кабинет и прорабскую Бесов приспособил комнаты на «людской» половине дома. Рабочие у него жили в двух вагончиках, «чтобы дом не загадили», как объяснял он.
— А где народ? — поинтересовался Игорь.
— Расчет пропивает, — угрюмо ответил Бесов, сосредоточенно пережевывая кусок колбасы.
— Запили?
Бесов отрицательно затряс головой, сглотнул и ответил:
— Два месяца их в узде держал. Закончили работу, деньги получили — и ура. Прямо в поселке начали, даже до станции, паразиты, не дошли. — Он пожал плечами. — Что за народ, не пойму! Ну нет уже социализма, детский сад кончился, а они, как дети малые. Звери, а не люди. Работают, как быки, пьют, как лошади, и живут, как свиньи.
— Еще тырят, как хорьки, — подсказал Корсаков.
— Не, у меня этот номер не катит. Тырят они только, чтобы на водку поменять. — Он подлил себе духовитого чая, настоянного на травах. — А я пить не даю.
Корсаков рассмеялся.
— Ты, как Горби, сам не буль-буль, и народу — ни-ни.
Бесов сыграл обиду.
— Нашел, с кем сравнить! Он — дурак, потому что пить не давал в масштабах страны. А я умный, потому что порядок блюду в пределах границ частной собственности. И не из принципа, а для пользы дела.
— Как, кстати, хозяин. Не ворчит?
— С заказчиком повезло. Мужик, чувствуется, с великим гонором, но с этим домом… Ладно, только между нами, ладно? — Бесов дождался, пока Игорь не кивнет. — Мужик, как я понял, в этом деле подневольный. Кто-то ему приказал, а он и возразить не посмел.
— Нормальное дело. Он кого-то — того, кто-то — его. — Корсаков жестом пояснил, какой процесс имеет ввиду.
— Не. — Бесов покачал головой. — Я думаю, тут что-то семейное. Он же по жене Белозерский. А сам — тот еще дворянин. Его родовое гнездо где-то в «черте оседлости». И явный комплекс по этой части. Его кто-то из Белозерских сподвиг на подвиг. Думаю, какая-нибудь бабуленция с характером. Зыркнула барским глазом, он и потек. Прикинь, за свои бабки чужое имение восстанавливать!