Таро Люцифера
Шрифт:
— Правильно. И еще полчаса мы будем здесь. Поторопитесь. Вы догадывайтесь об условиях нашей встречи?
Печальный опыт у Корсакова был, он ответил:
— Я приеду один. В милицию звонить не буду.
— Отлично. Приятно иметь с вами дело. — Голос в трубке улыбался. — Поторопитесь. Время работает против вас, Игорь Алексеевич.
Корсаков бросил взгляд на экран телевизора, в левом нижнем углу, под локтем дикторши, ожившей для новостей культуры и бомонда, электронные часы показывали двенадцать часов тридцать три минуты.
Трубка, в которой булькал сигнал отбоя,
— Вы просто не знаете, с кем связались! — веско произнес Корсаков.
Пистолет был исправен, снаряжен и спрятан под двойным дном кофра.
Опыт подсказывал, что первым делом обыщут. Возможно, слегка побьют. Потом будут разводить на деньги. И надо терпеливо играть жертву. Чем дольше, тем лучше. Это усыпляет бдительность. Никто не ждет смертельного, выверенного удара от запуганной жертвы.
Садясь в машину, Корсаков поморщился от боли: ребро футляра карт уперлось в травмированное ребро.
Глава семнадцатая
До Кутузовского он добрался за двадцать семь минут.
На скамейке у подъезда сидел улыбчивый блондин в темных очках. Еще один «близнец». По всем признаками единоутробный братец того блондина, что со стрелой в затылке остался лежать в подворотне.
Корсаков на ходу бегло осмотрел двор. Машин было довольно много, все пафосных марок, и на каких именно тачках приехала бригада, поджидающая его в квартире, сказать было трудно.
Блондин не изменил своей позы манекена из дорого бутика. Улыбка казалась прилепленной к его пластмассово-бледному лицу.
Корсаков, глядя в свое отражение на черных стеклах очков блондина, небрежно бросил:
— Слышь, шестерка, свистни своим, что я иду.
Не снимая улыбки с лица, блондин кивнул.
«Лом тебе в затылок», — пожелал ему Корсаков.
В подъезде стояла гробовая, настороженная тишина. Такая, неживая и стылая, заполняет только отселенные дома. Растровый, как сквозь дымку прошедший, свет сглаживал контуры предметов. Все вокруг казалось размытым и нечетким.
Корсаков знал за собой такую особенность, так глаза реагировали на стресс.
Он ждал лифта, плотно зажмурившись. Еще одной особенностью была сверхконтрастность и сверхчеткость зрения, когда муть ожидания отхлынывала, и сжатая внутри пружина была готова сорваться в смертоносном броске. Тогда глаза резало, как при ярком свете солнечного зимнего дня.
Он вышел на седьмом этаже.
Два блондинистых «близнеца» отлепились от подоконника и дружно шагнули к нему. Оба улыбались плакатными улыбками. Их самоуверенность была пропорциональна габаритам. Полутяжелый вес по классификации Международной ассоциации боев без правил.
Корсаков распахнул плащ.
Один «близнец» молча снял с его плеча ремень кофра. Второй бегло обшарил Корсакова от плеч до ботинок.
— Доволен? — спросил Корсаков у того, кто держал в руке его кофр.
Кивнули оба.
Корсаков подошел к двери сто двадцать первой квартиры, потянулся к звонку.
Нажать не успел. Дверь распахнулась.
На пороге стоял еще один улыбающийся блондин.
Кто в «бригаде»
Мужчина, на вид лет сорока пяти, неброско, но дорого одетый, сидел в кресле в непринужденной позе, закинув ногу на ногу. Он единственным казался живым и естественным. Три блондина, наштампованные на одной фабрике манекенов, на людей походили только внешне. Один стоял за креслом, два других истуканами замерли в противоположных углах комнаты.
Лицо мужчины, гладко выбритое, с ухоженной кожей, покрывал южный загар. В гладко зачесанных назад волосах серебрились ниточки седины. Корсакову его лицо напомнило бюст Гая Юлия Цезаря из Берлинского музея: отлитые в черном камне воля и упорство. Такие о битвах докладывают кратко: «Пришел, увидел, победил». И не поза это, а суть.
Мужчина скользнул взглядом от ботинок до груди Корсакова и сконцентрировал на лице. Смотрел, не мигая.
Глаза его Корсакову не понравились. Такие, всасывающие, бывают у умных следователей, которые подводят под «вышку», ни разу не повысив голос на подследственного.
«Интеллигентный кишкомот», — определил Корсаков.
Мужчина загнул манжет и бросил взгляд на часы. Уголки губ дрогнули, обозначив улыбку. Так и не растянувшись в нее, губы вновь сложились в плотную, волевую складку.
— Для лица творческой профессии вы похвально точны, — произнес он.
— Я хочу увидеть жену и сына.
Корсаков не заметил, чтобы мужчина подал какой-нибудь знак, но после секундной паузы один из блондинов, стоявший в позе футболиста, в ожидании штрафного удара, разлепил кисти и в три шага пересек комнату, толкнул дверь в смежную комнату. Раньше она была спальней Игоря. Потом в ней долго болела и медленно угасла его мать. После ремонта квартиры комната по наследству перешла к сыну Игоря, а трехкомнатная квартира после развода бывшей жене — Анастасии.
Анастасия, словно ждала, когда отроют дверь, моментально вылетела из комнаты. Она была, конечна издергана и заведена до предела, но никаких явных следов насилия не было.
Увидев Корсакова, захлебнулась от возмущения.
«Началось», — с тоской подумал Корсаков.
Он порадовался, что хотя бы выглядит пристойно. Ночью Анна, оказалось, по собственной инициативе сунула одежду Корсакова в машинку-автомат, и утром он обнаружил одежду выглаженной и пахнущую чистотой на вешалке в ванной. Даже плащ умная девочка протерла каким-то импортным средством, от чего кожа теперь выглядела практически новой, а потертости и заплатки смотрелись стильными декоративными аксессуарчиками в стиле Гая Риччи.
— Ты… Ты — сволочь, Корсаков! — выдохнула Анастасия.
— Это ни для кого не новость.
Анастасия сжала кулаки и на секунду зажмурилась.
— Ну что ты скалишься? Что ты скалишься, уродина?! — Голос Анастасии взлетел на третью октаву. — Во что ты опять вляпался?! Ну почему, почему… За что мне такое?!
Она шагнула к Корсакову. Он на всякий случай снял с головы «стетсон». Не хотелось, чтобы от пощечины шляпа спикировала в угол.
— Стася, мы же договорились, я всегда и во всем виноват, — примирительным тоном произнес Корсаков.