Тарзан и «Иностранный легион»
Шрифт:
Бубенович пожал плечами.
– Все течет, все меняется, – коротко ответил склонный к философствованию Бубенович.
Дорога становилась все труднее. Путешественникам приходилось прорубать путь через девственные джунгли ножами и топорами. Глубокие ущелья и стремительные горные потоки постоянно препятствовали их продвижению. Часто стены ущелий опускались отвесно на сотни футов, вынуждая делать длинные обходы. Редкий день был без дождя или тропического ливня.
Они шли и спали в мокрой одежде. Их ботинки и сандалии износились.
Тарзан охотился для всех, и те, кому еще не приходилось делать это, научились есть
Маленькая Кета все еще бранилась и жаловалась. Когда Тарзан уходил освобождать Дэвиса и Дугласа, Кета осталась привязанной к дереву. Она была очень возмущена этим и покусала трех голландцев, пытавшихся подружиться с ней. С тех пор она оставалась совершенно одна, общаясь только с Тарзаном. Единственным исключением был маленький сержант Розетти. Она сама подружилась с ним, часто устраиваясь на нем, когда отряд отдыхал.
– Она, вероятно, узнает в Шримпе родственную душу, если не родственника, – сострил по этому поводу Бубенович.
Как-то путники остановились на ночлег раньше обычного, потому что Тарзан нашел большую и сухую пещеру, в которой мог разместиться весь отряд. Вероятно, пещера еще недавно была обитаема, так как около входа лежали обуглившиеся куски дерева, в пещере же находился запас сухих дров. Все с энтузиазмом приняли участие в разведении костра, а затем уселись поближе к нему, впитывая благодатное тепло и просушивая те части одежды, которые можно было снять с себя в такой смешанной компании.
Джерри, Бубенович и Розетти пристально рассматривали примитивную карту, которую начертил для них ван Принс.
– Здесь мы пересекли горную цепь и вышли на восточную сторону, – сказал Джерри.
Он указал пальцем на место под названием Алахан-пандванг.
– А вот тут мы снова пересечем горы. Отсюда сто семьдесят миль до берега.
– Сколько в среднем мы проходим в день? – спросил Бубенович.
– Мне кажется, мы делаем не более пяти миль по прямой.
– Я сомневаюсь, что сегодня мы сделали хотя бы эти пять миль, ибо все время шли то вверх, то вниз.
– «Прекрасная леди» доставила нас сюда за двадцать – двадцать пять минут, – сказал Розетти. – Шагая на своих двоих, мы, возможно, пройдем месяц.
– А может быть, и больше, – заметил Джерри.
– Черт возьми! – воскликнул Розетти. – Нам повезет, если мы уцелеем и сумеем выбраться с острова.
– Но природа здесь великолепна, – сказал Бубенович. – Если бы мы не были преследуемыми японцами, то все вокруг выглядело бы для нас привлекательно и мирно.
– Это правда, – согласился Розетти. – Как-то не вяжется война с этой прелестной страной. Даже трудно себе представить, что здесь когда-нибудь раньше могли вестись войны.
– Здесь всегда были войны, вплоть до последнего столетия, – сказал Тэк ван дер Бос. – В продолжение всего исторического и даже доисторического периода. Все острова Вест-Индии почти постоянно опустошались воинственными пришельцами – вождями племен, мелкими князьками, маленькими корольками, султанами. Приходили индусы, китайцы, португальцы, испанцы, англичане, голландцы, а вот теперь и
– Вот дьявол! – воскликнул Розетти. Тэк усмехнулся и продолжал:
– Под властью голландцев индонезийцы впервые узнали свободу от рабства, мир и относительное благополучие. Если дать им независимость после войны с японцами, то в следующем поколении они вернутся к тому же состоянию, в котором мы их застали.
– Разве не все народы имеют право на независимость? – спросил Бубенович.
– Только те народы, которые боролись за независимость и достойны ее, – ответил решительным тоном ван дер Бос. – Первый африканский контакт с Суматрой произошел еще во времена царствования Ванг-Манга, китайского императора из династии Хань. Следовательно, индонезийская цивилизация – древняя. Если за все прошедшее тысячелетие до завоевания островов голландцами народ держали в рабстве то свои, то чужеземные правители, значит, они не достойны того, что вы называете независимостью. Под властью голландцев индонезийцы имеют всяческие свободы. Чего им еще желать?
– Я – добрый республиканец и был против «нового курса», – сказал Бубенович, – но вот моя точка зрения: свобода – это то, за что мы воюем.
– Черт бы меня побрал! – воскликнул Джерри. – Я не уверен, знает ли кто-нибудь из нас, за что мы воюем, кроме того, что надо убивать японцев, поскорее покончить с войной и вернуться домой. Но после того, как мы это сделаем, проклятые политики снова перетасуют карты.
– И любители бряцать оружием начнут приготовления к третьей мировой войне, – сказал ван дер Бос.
– Я не думаю, что они начнут ее в ближайшее время, – заметила Корри.
– Они начнут ее как раз в то время, когда можно будет вовлечь в новую войну наших детей, – буркнул Джерри.
Наступило неловкое молчание. Джерри внезапно понял, что его наивное замечание можно истолковать превратно, и покраснел. То же самое произошло и с Корри. Все смотрели на них с улыбками, что только ухудшало положение. В конце концов, ван дер Бос не смог удержаться от смеха, и все присоединились к нему, даже Корри и Джерри. Синг Тай, готовивший для всех ужин, разрядил напряжение приглашением к ужину.
Дикая свинья, куропатки, фрукты и орехи составляли меню.
– Мы шикарно живем, – сказал Дэвис.
– Никакой отель не смог бы нам дать ничего лучшего, – согласился Розетти.
– У нас огромный выбор продуктов и никаких тебе выдач по карточкам, – сказал Тарзан.
– Даже денег не нужно, – добавил Розетти. – Вот это жизнь!
– Приезжайте на Суматру после войны, – заметил ван дер Бос, – и вы не то увидите. Бубенович покачал головой.
– Если я когда-нибудь вернусь в Бруклин, то я там и останусь.