Тарзан (Сборник рассказов)
Шрифт:
Другая же сила, которая могла вызвать у них большую тревогу, если бы они знали о ней, находилась еще впереди, на тропе, которую им предстояло пересечь по дороге к месту назначения.
Вокруг крошечных костерков с готовившейся пищей сидела на корточках сотня чернокожих воинов. Белые перья в головных уборах колыхались в такт любому их движению. Их охраняли часовые, которые никого и ничего не боялись, так как люди эти не испытывали страха перед демонами или духами. Они носили с собой амулеты в кожаных мешочках на шее и молились чужим богам, но в глубине души относились к тем и другим с растущим
То была веселая, жизнерадостная компания — ветераны многочисленных экспедиций, и, подобно всем ветеранам, они пользовались любой возможностью отдохнуть и отвлечься. Смеху и шуткам не было конца. В центре же веселья была маленькая обезьянка, которая то дразнилась, то ласкалась, и которую в ответ также то дразнили, то ласкали. Было очевидно, что между ней и чернокожими гигантами существуют узы глубокой привязанности. Когда ее дергали за хвост, то не сильно, а когда она нападала на них с кажущейся яростью и кусала острыми зубами за пальцы или руки, то было заметно, что делает она это играючи. Их забавы были грубыми, ибо сами они были существами грубыми и примитивными, но все это было игрой и основывалось на взаимной привязанности.
Эти люди только что закончили ужин, как вдруг какая-то фигура, материализовавшись словно из прозрачного воздуха, бесшумно упала в толпу с веток нависшего над лагерем дерева.
Сотня воинов мгновенно схватилась за оружие и так же мгновенно успокоилась. С криками: «Бвана! Бвана!» они столпились вокруг бронзового гиганта, молча стоявшего посреди них.
Они опустились перед ним на колени, словно перед императором или богом, а те, кто был поближе, почтительно касались его рук и ног, ибо для вазири Тарзан из племени обезьян был не только вождем, а чем-то большим, и они по собственной воле поклонялись ему, как своему живому богу.
Но если воины были рады видеть его, то малыш Нкима просто обезумел от счастья. Он поспешно поскакал по спинам коленопреклоненных негров и запрыгнул на плечо Тарзана, где уцепился за его шею, возбужденно тараторя.
— Вы хорошо выполнили мое поручение, дети мои, — промолвил человек-обезьяна, — и Малыш Нкима тоже сделал все хорошо. Он доставил вам мое сообщение, и вот вы все собрались в условленном месте, готовые к действиям.
— Мы все время опережали чужаков на один день пути, бвана, — ответил Мувиро, — а привалы делали далеко от тропы, чтобы они не заметили наших следов и ничего не заподозрили.
— Они и не подозревают о вашем присутствии, — сказал Тарзан. — Вчера вечером я спрятался на дереве над их лагерем и не слыхал ничего, что свидетельствовало бы о том, что они догадываются об отряде, идущем по тропе впереди них.
— Там, где почва была мягкой, шедший в хвосте колонны воин затирал наши следы веткой с листьями, — объяснил Мувиро.
— Завтра мы будем ждать их здесь, — сказал человек-обезьяна, — а сегодня вечером вы будете слушать Тарзана, который расскажет, что вам предстоит делать.
Когда колонна Зверева на следующее утро выступила в путь после ночи отдыха, которая прошла без происшествий, то настроение у всех в заметной
Руководители экспедиции радовались тому, что более трети расстояния до цели было уже пройдено. По разным причинам им хотелось поскорее завершить эту часть плана. Зверев верил, что от успешного выполнения задуманного зависит вся его мечта об империи. Ивич, прирожденный смутьян, был счастлив при мысли, что успех экспедиции причинит неслыханное беспокойство миллионам людей, а также надеялся вернуться в Россию героем, причем героем богатым.
Ромеро и Мори желали окончания экспедиции по совершенно иным причинам. Русского они ненавидели всей душой. Они потеряли всякое доверие к искренности Зверева, который, кичась собственной важностью и будущим величием, слишком много говорил, и Ромеро вскоре понял, что имеет дело с мошенником, и не с одним. Люди этого пошиба, как осознал Ромеро, стремятся осуществить свои эгоистические цели с помощью одураченных простофиль, ставя под угрозу спокойствие и благосостояние народов. Ромеро было нетрудно убедить Мори в истинности своих выводов, и сейчас, полностью разочаровавшись, эти двое продолжали следовать с экспедицией, поскольку считали, что задуманное ими дезертирство может успешно совершиться только тогда, когда отряд снова обоснуется в базовом лагере.
Поход продолжался после снятия лагеря почти час, как вдруг один из чернокожих разведчиков Китембо, ведущий колонну, остановился как вкопанный.
— Посмотри! — сказал он Китембо, шедшему следом.
Вождь подошел к воину. Перед ним на тропе, воткнутая прямо в землю, торчала стрела.
— Это предупреждение, — сказал воин. Китембо осторожно выдернул стрелу из земли и осмотрел. Он был бы рад оставить свои наблюдения при себе, хотя увиденное и потрясло его основательно, но воин также успел разглядеть стрелу.
— Та же самая, — сказал воин. — Одна из тех, что оставались в базовом лагере.
Подошел Зверев, и Китембо передал ему стрелу.
— Точно такая же, — сказал он русскому. — Нас предупреждают, чтобы мы повернули назад.
— Ха! — высокомерно скривился Зверев. — Это всего лишь стрела, торчащая в земле, и ей не остановить колонну вооруженных людей. Я не думал, что ты такой трус, Китембо.
Негр нахмурился.
— Я посоветовал бы вам выбирать выражения, — укоротил он Зверева. — Мне лучше вас известны лесные сигналы опасности. Мы пойдем дальше, потому что мы — смелые люди, но многие уже никогда не вернутся назад. И ваш план тоже провалится.
При этих словах Зверев впал в один из своих частых приступов ярости, и, хотя люди двинулись дальше, они помрачнели и часто бросали злобные взгляды на Зверева и его офицеров.
Вскоре после полудня экспедиция остановилась на отдых. Шли они густым лесом, сумрачным и удручающим, и теперь расселись маленькими группками, поглощая холодную пищу, составлявшую их обеденный рацион. Не было слышно ни песен, ни смеха, разговаривали мало.
Вдруг откуда-то сверху до них донесся голос. Таинственный и жуткий, он говорил на диалекте банту, который понимали большинство воинов.