Таш любит Толстого
Шрифт:
— Хватит пытаться заглянуть мне в глаза! — требует Клавдия, закрывая лицо ладонью. — Я ничего не курила.
Я перегибаюсь через сиденье и начинаю копаться сзади, пока не нахожу бутылку с водой. Она полупустая и уже нагрелась, но лучше, чем ничего. Я отвинчиваю крышку и протягиваю бутылку Клавдии:
— Пей!
Я жду, что сестра начнет сопротивляться, но она берет бутылку, осушает ее одним глотком и выпускает изо рта со звуком, похожим то ли на икоту, то ли на плач. Мне неприятно видеть
Я выезжаю на улицу, но пропускаю поворот домой. Может быть, Клавдия замечает это, а может, она слишком напилась. Так или иначе, она ничего не говорит, только кладет кроссовки на бардачок и прислоняет голову к окну. Мы едем мимо коттеджного поселка, застроенного усадьбами из пятидесятых годов. Мне нравится ездить этой дорогой. Я еду тихой ночью по одинаковым, ровным улицам и почти верю, что в мире нет ни войны, ни плагиата, ни идиотов из сети. Никаких анонимных ненавистников, никакой silverspunnnx23. Вообще никакого интернета.
— Я не обязана ничего тебе рассказывать, — произносит Клавдия.
Вообще-то, я и не собиралась клещами вытаскивать из нее правду, и молчу я тоже не поэтому. Я просто вела машину, и меня все устраивало. Но на это надо чем-то ответить, так что я парирую:
— Я не обязана была приезжать.
Сестра снова принимается плакать. Громко. Я торможу на красный свет, хотя кроме нас рядом нет ни одной машины. Интересно, будет ли считаться нарушением закона, если я сейчас поеду на красный? Если никто не слышит падения дерева в лесу, есть ли звук? Прежде чем я успеваю погрузиться в размышление о тайнах вселенной, зажигается зеленый, и мы едем дальше. Клавдия все еще плачет.
Наконец она произносит:
— Мы с Д-дженной и Элли поругались. Я сказала Дженне, что она вы-выпила с-слишком много, чтобы садиться за руль, но она меня не слушала, так что я попросила ее остановиться и высадить меня. Н-но я не думала, что она правда это сделает. Я думала, она притормозит, и мы просто посидим, пока не протрезвеем. Но она уехала, стерва. Обе они с-стервы.
Повисает молчание, и я задаюсь вопросом, вспомнит ли Клавдия что-нибудь наутро и стоит ли начинать этот разговор. Видимо, это написано у меня на лице.
— Я не настолько напилась, — произносит Клавдия и опускает стекло.
— Клавдия, да прекрати же ты! Там слишком душно.
Она высовывает голову наружу. Я гадаю, не стошнит ли ее сейчас, но через полминуты она прячет голову обратно и закрывает окно.
Мне становится стыдно за мою последнюю фразу, так что я добавляю:
— По крайней мере, ты поступила правильно. Друзья не позволяют друг другу садиться за руль пьяными, ну или как-то так.
Клавдия давится коротким истерическим смешком:
—
Я смеюсь вместе с ней, потому что она сказала то, что было у меня на уме: даже когда она пытается уйти в отрыв, она поневоле берет на себя ответственность за все подряд.
Некоторое время мы молчим, потом сестра просит:
— Хватит!
— Что хватит?
— Психоанализ свой выключи.
— Я ничего не говорю.
— Ты думаешь.
— Боже, прости меня за мои мысли...
— Ты понятия не имеешь, что творится у меня в жизни!
— Значит, не имею.
— Я не пытаюсь успеть почувствовать себя плохой. Дело совсем не в этом.
— Хорошо, не в этом.
Тишина.
— Ты все еще это делаешь.
Я жму на тормоз. Мы снова на перекрестке, и горит зеленый свет, но я все равно паркуюсь. Наплевать. Кроме нас, здесь никого нет.
— Успокойся уже, — быстро и нервно прошу я. — Я имею полное право размышлять, почему ты так себя ведешь. Ты прекрасно понимаешь, что ещё с начала лета мы всей семьей думаем об этом.
— Ты вообще о чем?
— Ой, да ладно тебе. Ты с нами не ужинаешь и ведешь себя с родителями, как последняя…
— Но я…
— Именно этим ты и занимаешься. Слушай, я понимаю, что у тебя последнее лето и что ты пытаешься насладиться каждым моментом, но плевать на нас всех было необязательно.
— Боже, ты сама себя слышишь? Вот оно! Вот поэтому я и слетела с катушек. Шаг вправо, шаг влево - и вы уже мной разочарованы.
— Я не говорила…
— Забей. Ты просто не понимаешь.
— Так объясни мне!
Клавдия качает головой:
— Ты не знаешь, что это такое. У тебя на все зеленый свет. Ты можешь бегать с камерой, сколько влезет. А я старшая сестра и мне надо оправдывать надежды.
Секунду я обдумываю услышанное:
— Но… тебе же нравится оправдывать надежды!
— Да, пожалуй, обычно нравится. Но иногда у меня не выходит. Иногда этого мало. И мама с папой…
— Что мама с папой? Они никогда не говорят…
— Им и не надо! — перебивает меня Клавдия. — Им даже не нужно ничего такого говорить. Все и так ясно.
Клавдия роняет голову на согнутые колени. Над нашими головами снова зажигается зеленый, потом желтый, потом красный. Мне хочется разозлиться на Клавдию, но у меня не получается. Похоже, я слишком ошеломлена услышанным.
Сестра поворачивается ко мне и спрашивает:
— Знаешь, что сделал папа, когда я сказала, что интересуюсь машиностроением? Таш, он расплакался. Он, блин, взял и разревелся. И сказал, что дедушка бы мной гордился и что я продолжу семейное дело!
— Но что… что тут такого?