ТАТУИРО (HOMO)

Блонди Елена

– Не смогла Галка с нами. А тут, глядь, стоит красавица – ножки-сапожки. Будто и не прошло пяти лет, как последний раз виделись! Ладочка, девочка, а как мы с тобой зажигали! Ну, это еще со школы у нас с ней – такая цыпа – юбочка синенькая, рубашечка! Глазками стреляла. Я тогда из бурсы сбегал, через забор посмотреть, как они на физкультуре выебывались. Да, Ладунчик?

Лада, сняв курточку, занималась столом. Разворачивала свертки, нарезала колбасу. Услышав вопрос, опустила голову ниже, свесились гладкие волосы, скрывая лицо.

– Не слышу, – лениво

удивился Карпатый.

Тишину простукивал звук ножа о засаленную столешницу.

– Не слышу, блядь! – заорал блондин, подавшись вперед. И Витька высмотрел во внезапном разрыве времени, в этом – широкоплечем, гибком в талии, с красивой крепкой шеей – Чумку, чье сознание уже схлопнулось в визгливом истерическом тумане.

– Нет! – крикнула Лада. Звякнул широкий мельхиоровый нож с тупым, не пригодным ни к чему лезвием. Закрыла лицо руками:

– Не было ничего, ты все врешь!

– Не было? – широкое лицо Карпатого наливалось краснотой, становилось бурым. В углу Чумка, получив свои полстакана, чмокал древним младенцем, постанывая от удовольствия, тряся рукой, подбирал с подбородка капли водки, сосал пальцы.

– Не было! – театрально сокрушаясь, Карпатый налил себе, махнул одним глотком, прижал ко рту рукав:

– Вот она, благодарность бабская! Вот они суки! А как я за тебя отпиздил урода того в ресторане? Не было, говоришь? Ты мне на шею кинулась тогда! И сюда приехала. Сама, блядь, приехала, никто тебя не тащил за шкирку, паскуда. А потом, когда беременную встретил, помнишь? Цветов подарил, ах, радовалась!

Выпил снова. Бросил на стол кулаки. Задумался, темнея бурым лицом. «Мордой» – бессильно подумал Витька, сидя напротив, костенея яростью до боли в позвоночнике.

– Веришь, всю жизнь только об ней, – добавив в голос ноющих ноток, заговорил Юрок, – узнал, что развелась, вот, думаю, – сойдемся, будем вдвоем!

Лада кинула ненавидящий взгляд на витийствующего Карпатого. Руками дергала и мяла веселый хрустящий пакет на столе. Промолчала.

– Ну, Жука, давай к столу, – деловым уже голосом распорядился Юрок.

– А ты, земеля, мобилу дай.

Витька холодными руками общупал карманы куртки, висевшей на спинке облезлого стула.

– Нет у меня, в другой куртке оставил, – сказал. Внутри мелькнула радость, хоть в чем-то может отказать уроду.

– Как это нет? – тяжело удивился Карпатый, – такой модный мальчик и без мобилы? Че думаешь, не найдем, что ли? Жука?

Жука подошел сзади, перетряхнул куртку, прошелся по карманам Витькиных джинсов. Отобрал с колен камеру.

– Нету, Юрок. Фотик только. Навороченный, гляди!

– Опа! Так ты у нас фотограф, блядь? Ну, повезло, Ладка девка видная. Фотомодель. Щас пожрем и поснимаешь. Она все поснимает, а ты ее поснимаешь!

И захохотал собственному остроумию.

– Не надо, Юра, – тихо сказала девушка. Слезы катились из глаз, догоняли друг друга, пятная серый тонкий свитерок черными крапинами.

– Надо, девка, надо. Вас учить, бля, надо. Всегда. А то привыкли, глазами стрелять, динамить.

Бля, место должны знать, свое! Пей водку, Ладка. Пей, не боись. Я тебя в обиду не дам. Сам поебу, Жуке дашь – мальчик поснимает. Санек с утреца приедет и всех по домам. Ты только, земеля, так сними, штоб ее личико было, а наших не видать, понял? Мне потом снимочки сделаешь, пригодятся.

– Юра! – закричала девушка, – Юра, ну зачем? Ты же сказал – на минутку! Ты же обещал подвезти только к метро! Юрочка, я тебя прошу, Христом богом прошу, не трогай меня!

– Не ссы, пей. Шучу я. Поговорим. О книжках, да? Ты ж у нас девочка интеллигентная, культурная. С Галкой говорить – пиздец. А ты сейчас расскажешь что-нибудь. Расскажешь? Ну?

– Да.

– Во, бля! Снова забыла, как надо?

– Да, Юрочка, – шепотом сказала девушка. Села, опустив голову, мяла одной рукой другую, царапала. Витька сбоку видел, как мелко тряслись ее колени.

Жука подсел к столу. Выпил, стал есть крабов из банки, цепляя длинные бело-розовые клочья вилкой и пачкая мокрым темные усы.

Следующие два часа Карпатый царил. …Поганый цирк одного актера. Рассказывал какие-то случаи, хохотал, пускался в воспоминания, пьянея все больше. Не забывал пугать Ладу тем, что сейчас будет, и с удовольствием наблюдал, как сжималась девушка, втягивая голову в плечи.

Витька один раз услышал со стороны свой деревянный голос. Что-то он такое сказал, вроде бы «оставь ее в покое». И взрывом – дерево стола об скулу и ухо. Извиваясь, пытался выбраться из-под насевшего Жуки, и обмяк смертно внутри, на расстоянии нескольких сантиметров увидев полуобморочно закаченный в сладострастном предвкушении чужой смерти Жукин глаз.

Потом, когда Жука отлепился нехотя, повинуясь косноязычному грозному крику Карпатого, обнаружил, располосована футболка на боку и из пунктира неглубоких порезов, суетясь, бежит каплями кровь. Но глаза, в котором перед этим увидел смерть – испугался больше.

А Лада кричала:

– Не надо, Сережа, миленький, не надо!

И, уже отпущенный смертью и Жукой, лежа щекой на занозах стола, Витька удивился ватно – какой Сережа?

Трусливо хотелось потерять сознание. Время становилось невыносимым. Висело на шее гирей, тянуло вниз, к точке излома. Каждая секунда казалась последней, которую выдержит. Следующую уже нет. А Лада? Думал, она ведь тоже так, наверное.

Чувствуя, что сердце вот-вот разорвется от невозможности сделать хоть что-то, в надежде выпасть из этой реальности, куда угодно – два раза выпил водки. Ставя пустой стакан, наткнулся на взгляд Лады, что, остро жалея Витьку, одобрил. Даже кивнула слегка. Понял. Да разве ж можно это вынести на трезвую голову. Она тоже пила. Немного.

После того, как Жука подрезал Витьку, что-то, верно, решила про себя. Мертво улыбалась Карпатому, поддакивала, слушала, ахая, его рассказы. Со страшным, устремленным вглубь себя взглядом – свернулась – пережить, перетерпеть все. Только бы ночь прошла. Как угодно, лишь бы – прошла.