ТАТУИРО (HOMO)

Блонди Елена

– Ты че сделал, бля? Боюсь я смотреть следующий, понял? Придурок одаренный! Одарили на свою голову!

И засопел, смиряясь. Витька покорно ждал. Пальцы на мышке немели.

– Открывай, давай, – уныло сказал Степан. Перестал дышать в ухо. Витька шевельнул немым пальцем, чувствуя, как сердце забивает сваи в солнечное сплетение. Он предполагал, что может быть на следующем снимке. И тоже смотреть его не хотел.

Снимок 4.

Косая в перспективе рама двери. Все пространство за ней – серые смятые простыни. В правом углу – собранная в комок белая фигура, снова лицо завешено волосами. И ощущение дыры в пространстве, будто, не имея

возможности метнуться в сторону здесь, схлопывается, стягивается, перетекает вовнутрь, в другое измерение неподвижная маленькая фигурка. Состояние беспрерывного движения, утекание – в отчаянной попытке исчезнуть. Будто светлый туман, что клубится в сфере толстого стекла, никуда не деваясь.

А на переднем плане слева – бледная муть Карпатого – плечо с размытыми куполами, согнутый локоть, рельефная линия бока, к талии суженная – хорошая фигура, атлетическая. И длясь в главное, безнадежно совершившееся уже – распахнутый пояс джинсов, надетых на голое тело. Без деталей, но глаз следует за мышцами пресса, упираясь в край кадра, продлевая увиденное, вон там, за дымкой рыжеватых волос из-под неожиданно четких зубчиков молнии.

Голый локоть, пересекая облезлый косяк, метит присутствием разоренную постель, почти касается комка фигуры.

И на серой простыне – маленькое черное пятнышко с кружевным краем.

Степан перевел дыхание. Молчали.

– Там еще два кадра, – деревянно сказал Витька.

– Объяснять будешь?

– Что, Степ?

Степка забегал по комнате. Витька вполоборота обвис на спинке стула. Водил глазами за другом. Думал, а что говорить? Может, сказать, мол, пьяный был, не помнил, что и где? А все недоумения припрятать. И думать их в одиночестве, думать…

Но Степан вдруг остановился. Глянул на друга диковато.

– Витьк, знаешь, не объясняй пока. Не надо. Сам подумай, хорошо? Если захочешь, потом скажешь. Что-нибудь.

– Степ, – мягко сказал Витька, – все хорошо.

И открыл предпоследний кадр. Смотрел уже не на монитор, а на близкий Степанов профиль: лоб наморщен страдальчески, а круглый синий глаз распахнут и плывет дымкой от нетерпения.

– Ахха! – выдохнул Степка с мрачным удовлетворением.

Снимок 5.

Клякса огня, расцветясь, заняла почти весь кадр. В изгибах пламени, что рвалось вверх, а на мониторе – вперед, обжигая смотрящим носы, – просветы серой земли, помазанные оранжевыми бликами. В самом большом просвете сидит на земле крошечная Галка – полные ноги подобраны в одну сторону, сверкают покрасневшим серебром циркульно острые сапожки, голова, размахнув черные кудри, повернута в изумлении.

– Ну! Ну! Давай уже! Последний давай! – Степка схватил друга за махровое застиранное плечо, – что там, что?

– Сейчас…

Снимок 6.

Просто портрет. Просто лицо – во весь монитор. Чуть-чуть улыбки на приоткрытых губах в мелких трещинках. Глаза круглые, темно-карие, ресницы почти без изгиба – прямой щеточкой, подбородок маленький, острый после широковатого лица. Шея светлая. Нос – обычный самый нос.

Да и все лицо – просто лицо. Глаза только живые, настоящие глаза. И – ресницы густые, красивые. А подбородок маленький такой, после круглого лица – на нет. Сердечком лицо, вспомнил Витька, как говорят. И – шея. Светлая такая…

Рассмеялся нервно. Обычная такая девочка, совсем обычная. Вот только…

– Это она? – услышал Степку, – что там, на кровати? Она?

– А кто же еще?

– Ну, там же лица не видать,

а волосы – другие.

Витька присмотрелся.

– Постриглась, все-таки, – обрадовался он, чувствуя неимоверное облегчение.

Все движется, все, ничто не остановилось!

Не осталось в прошлом щербатой пластинкой, что все ловит и ловит иглу одной и той же музыкальной фразой.

Лицо Лады окружало облако легкомысленных кудряшек. Казалось, бегала по душистым сквознякам, путала волосы с солнечными лучами, а потом, утомившись и насмеявшись, бросилась навзничь, раскидывая гриву, на подушку собственных волос. И притихла, сдерживая дыхание, глядя на Степана и Витьку с веселым интересом.

«Какая же ты!», подумал Витька, «какая!»

– Познакомишь, – деловито распорядился Степан.

– Шиш тебе! У тебя – Тинка.

Степан вывернул голову и уставился Витьке прямо в глаз.

– Дурень ты, хоть и из Джанкоя, – сообщил нежно, – это же твоя девочка! А я твой друг, наставник и учитель. Так что – обязан познакомить. Чтоб я на тебя через нее влиял! Понял?

– Понял…

Глава 14

Наташа красила ногти. Поджимала лопатки, чувствуя, как елозит, цепляясь за лямку тонкой маечки, прозрачная штора. Сначала села и отразилась в большом зеркале. Но, чтоб не смотреть на себя, передвинула мягкий широкий пуф. Теперь зеркало не мешало, но встать и отодвинуть штору – лень.

И выходить лень. И маникюршу вызвонить лень. Идти к машине, глядя, как в огороженном завитушечной решеткой дворе гуляют соседские малышата с нянями, лень. И – противно.

Иногда все становилось противно. Сто лет назад, толстощекой девицей-старшеклассницей в приморском городишке, она твердо знала, почему противно. Конечно, провинция. Все незначительны и провинциальны. А там, в столице – культура…

Дочь нищих совковых интеллигентов. Семья, в которой слово «деньги» – не менее стыдно, чем матерное ругательство. Конечно, то, что зарабатывал папа в филиале института водного транспорта, деньгами и не назовешь. Не деньги, точно.

Большой палец левой руки. Красивый лак. Изысканный. Вкус у нее есть, но Наташа им то пользовалась, то нет. Иногда надо было, чтоб не лучше какой-нибудь банкирши на приеме. Базарного вида. Чтоб Санюльке не навредить. Раньше психовала, дура, пыталась ему доказать, – все подумают, что она и правда так любит. Вот, чтобы боа из розовых перьев, закрепленных стразами Сваровски перо к перу, а на ямочке у горла – застежка – мальтийский крест из каменьев двадцати цветов. Бр-р-р…

Санюлька усмехался только. Но один раз, когда на дыбы встала, накричал так, что горничная Оленька уронила вазочку. Хлопнул дверью и уехал один.

Указательный палец… Стыдно, конечно. Санюлька тащит всех ее родственников. Их и немного, вроде бы. Родители и брат старший. Но то, что могут родные заработать, настолько мизерно по сравнению с Санюлькиными деньгами, что они просто перестали работать в один прекрасный день. Это еще стыднее. Тем более, что муж никогда и ни разу не попрекнул ее этим.

Средний… надо будет попить витаминов. Что-то зима еще не началась, а ногти слабые. Или – уехать к чертям. Где у нас там сейчас черти? Если с мужем, то надо ехать в пафосные места. Маврикий, Мальдивы… А в одиночку зимой мотается она в Египет. Прилетела с морозца градусов 30 в пятницу, три дня на пляже повалялась одна, и обратно. Пяток поездок за зиму – лучше всяких витаминов.