Татуированная кожа
Шрифт:
В девятом классе Вольф стал ухаживать за Симоновой, перейдя дорогу Вальке Ромашову из десятого «Б». Тот считался приблатненным и водился с «мясокомбинатовской» кодлой, школьные пацаны боялись его как огня. Как-то после вечера танцев к подъезду школы подошел десяток отпетых хулиганов, вооруженных палками и цепями, верховодил в этой компании дважды судимый Бычок, он стоял посередине, засунув руки в карманы, лыбясь щербатым ртом и выплевывая семечную шелуху на опасливо пробирающихся вдоль стенки школьников. Ромашов держался в сторонке, будто он здесь вовсе и ни при чем, только губы его змеились в загадочной торжествующей
Все знали, что «мясокомбинатовские» пришли «гасить» Немца, и он тоже об этом узнал, но деваться было некуда. Хотя Саша Погодин предложил ему выдавить стекло в туалете и по пожарной лестнице спуститься в темный двор, а оттуда через забор рвануть домой, но Вольф не согласился: слишком сложно, не факт, что уйдешь, а если и уйдешь – все равно потом поймают.
Довольно спокойно Володя вышел на улицу: боевой опыт помогал преодолеть страх – он знал, что если не отобьется, то убежит, не убьют ведь, в худшем случае получит несколько ударов, но это дело привычное...
– Здорово, Немец! – возбужденно выкрикнул Ромашов и, не удержавшись, взглянул на Бычка – понял ли тот сигнал. Тот сигнал понял, и стоящие поодаль в ожидании зрелища школьники поняли – сценарий-то стандартный: сейчас Бычок отзовет Вольфа в сторону, скорей всего в темноватый и пустынный двор, следом подтянутся остальные и «замесят» обреченную жертву. Погодин потом рассказывал, что у него даже мороз прошел по коже.
Но Вольф сам шагнул к Бычку.
– Слышь, чувак, дай закурить, – пританцовывая, будто от холода, сказал он.
– Что?! – Бычок ошеломленно вытаращил глаза.
– Закурить...
Резкое движение руки, кулак скользнул по небритому подбородку, костяшки угодили прямо в нокаутирующую точку, и Бычок обмякшим кулем рухнул вперед, прямо Вольфу под ноги. Тот опасливо отскочил.
– Гля, чего это он? – недоумевающе спросил Вольф у следующего – рыжего крепыша с надетой на запястье веревочной петлей от палки – чтоб не выскочила из вспотевшей ладони. – Больной, что ли?
– Хы, – тот или не понял, или не успел осознать, что произошло, и бессмысленно пялился на недвижное тело вожака.
Вольф опять сделал резкое движение и снова попал удачно – рыжий повалился рядом с Бычком. То ли оттого, что падали они, не опрокидываясь навзничь, как обычно в драках, то ли потому, что происходящее не укладывалось в привычный сценарий подобных игр, но остальные будто впали в транс, загипнотизированно рассматривая тела товарищей и явно не связывая их состояние со смирно стоящим Вольфом.
– Тю! – Володя удивленно развел руками перед худым парнем со злым лицом и тихо позванивающей цепью в дрожащем кулаке. – Может, надо «Скорую» вызвать?
На этот раз он промахнулся и попал в скулу, худой развернулся вполоборота и, хлестнув в падении цепью кого-то из своих, опрокинулся на спину. Спектакль закончился. Вольф рванулся вперед. Удар! Удар! Еще удар!
Двое упали, один скорчился, зажимая разбитую сопатку, остальные, позабыв про цепи и палки, бросились бежать. Быстро, но не суетливо Вольф пошел в другую сторону, через проходной двор вынырнул в кривой, с разбитыми фонарями проулок и вернулся обратно, наблюдая из темноты за дальнейшим развитием событий. На месте происшествия уже распоряжалась директриса, и ее гулкий голос разносился по всей округе.
– Раз это не наши –
– Безобразие! – в унисон кипятился Псиныч. – Они тут друг друга убивать будут, а пятно ляжет на всю школу!
Прочухавшийся Бычок с товарищами по несчастью не стали дожидаться милиции и, пошатываясь, вытирая кровь и матерясь, побрели в сторону набережной. Зеваки расходились. Вольф выделил в толпе фигуру Ромашова и по другой стороне двинулся следом.
Назавтра школа гудела, как растревоженный улей. Подвиг Немца передавался из уст в уста, обрастая все новыми и новыми деталями и подробностями. Печальный вид Ромашова, который пришел только к третьему уроку весь в кровоподтеках и шишках, подтверждал достоверность этих рассказов. А после занятий к школе подошел Фильков с дружками из общежития, которые по виду мало уступали «мясокомбинатовским». Вольф присоединился к ним, и пацаны битый час рассказывали анекдоты и смеялись, поплевывая под ноги и ожидающе поглядывая по сторонам. Эта компания встречала Володю еще несколько дней, но заинтересованная сторона не сделала попытку взять реванш.
К окончанию школы Володя имел рост сто восемьдесят три сантиметра и весил восемьдесят килограммов. Последние годы он усиленно занимался атлетической гимнастикой и теперь весь бугрился мышцами. Рывкин был этим недоволен, считая, что излишняя мускулатура снижает резкость удара, но Володя выполнил кандидатский норматив и считал, что достиг своей вершины в боксе. Можно, конечно, идти выше, но зачем? Теперь он был уверен в себе, пользовался уважением сверстников, да и взрослых мужиков, а уличная шпана никогда не спрашивала у него закурить.
Книжки с комплексами силовых упражнений ему дарил Александр Иванович, но в девятом классе их дружба закончилась, причем совершенно неожиданно: отец встретил их в парке Революции и устроил комсомольскому работнику настоящий скандал.
– Я же вам говорил, чтобы вы оставили сына в покое! – кричал Генрих, петушком наскакивая на крепкую фигуру Александра Ивановича.
Тот был моложе, выше и явно сильнее, но почему-то стушевался и отступал на шаг при каждом наскоке, растерянно бормоча что-то вполголоса, так что до Володи доносились только интонации оправдания. Наконец Александр Иванович кивнул, помахал Володе и, не оглядываясь, ушел.
– Что случилось? – спросил Володя. – Ты его знаешь? И что ты против него имеешь? Хороший мужик!
– Все они хорошие! – Генрих нервно дернул шеей. Хрустнули позвонки. – Когда спят зубами к стенке!
В объяснения он вдаваться не стал, только больше Володя Александра Ивановича не видел.
Генрих уже не работал в жэке: последний год он был бригадиром аварийной бригады райжилуправления и, как сам объяснял, теперь приравнивался к сотрудникам местной власти: исполкома, коммунхоза и других районных служб. Подтверждением его слов явился тот факт, что вскоре они получили новую квартиру – двухкомнатную, изолированную, на пятом этаже только что отстроенного дома на Богатяновском спуске. Это считалось большой удачей. Когда они съезжали из коммуналки, Фаина Григорьевна Розенблит по-хорошему завидовала и плакала оттого, что лишается замечательных соседей. Надя Караваева, почернев лицом, скрежетала зубами и вполголоса проклинала проклятую немчуру.