Татуированная кожа
Шрифт:
Почти сразу после выпускного вечера Вольф получил повестку на призыв в армию. Проводы отметили скромно: Лиза запекла в духовке свиной окорок, наготовила салатов, Генрих купил бутылку водки и бутылку портвейна, в гости позвали Витьку Розенблита с матерью, Погодина, Филькова и Катю Симонову с подружкой, но девчонки почему-то не пришли.
– А дядя Иоган почему не приехал? – вдруг вспомнил Володя. – Что-то он давно не появляется...
– Много дел, – мрачно сказал отец. – Бесконечные разъезды. Некогда ему.
С мясом разделались
– Очкуешь, пацан? – проявил неожиданную прозорливость Фильков. Он принес бутылку вина с собой и, не найдя компаньонов, выпил ее в одиночку. – В какие войска идешь?
– В десант вроде...
– Слышь, что Еремин про армию говорил? – прищурившись, Фильков положил руку Вольфу на плечо. – Вначале надо пахать, пока молодой, а потом будешь кантоваться. Там такое правило: приказали – скажи «есть!». А потом можешь и не выполнять, начнут докапываться – придумаешь чего-нибудь. Что они тебе сделают? Служба-то идет...
– Я в машиностроительный поступать буду, – делился планами Витька. В армию его не брали из-за неправильного обмена веществ, но как с троечным аттестатом он собирался в институт, Володя понять не мог.
– А я на юридический, – озабоченно говорил Погодин. – Если срежусь, меня тоже загребут.
– Какая у вас чудесная квартира! – не уставала восхищаться Фаина Григорьевна. Она была в мятом платье и старомодных пыльных туфлях. – И ванная своя, и туалет, и кухня... Мне такого никогда не дождаться!
– Скорей бы прошли эти два года! – пригорюнилась Лиза. – Да хоть бы в Афганистан не попал...
Генрих поиграл желваками.
– Надо было еще водки взять...
Розенблит и Погодин вышли на балкон, раздался смех, запахло табачным дымом, потом внизу со звоном разбилась о мостовую бутылка. Фильков вышел следом.
– Кто бросил? – спросил он таким тоном, что веселье на балконе мгновенно прекратилось.
– Я... – улыбка на лице Погодина стала напряженной.
– А зачем? – тем же тоном спросил Фильков.
Саша пожал плечами:
– Не знаю. Просто так...
– А ты не подумал, что ты уйдешь, а людям тут жить? – Фильков наставил на провинившегося заскорузлый палец.
– Действительно, не подумал...
– Так думай и больше так не делай! В одиннадцать гости стали расходиться. В коридоре Фильков поманил Вольфа за собой.
– Я прогуляюсь, – сказал Володя родителям и вслед за Фильковым выскочил на лестницу.
Сейчас, как ни странно, он испытывал к похожему на питекантропа парню дружеские чувства. Потому что, не считая родителей, только он проявил понимание к его, Вольфа, проблемам.
– Куда ты хочешь идти? – поинтересовался он. Фильков привычно сплюнул.
– К бабе, конечно. Ты ведь
– Что за баба? – от неожиданности Володя даже не возразил, хотя в его планы на сегодняшний вечер подобные похождения не входили.
– Обыкновенная. Тебе же не жениться. Дырка есть – и ладно... Надо только бухла взять...
В скверике напротив госбанка у каменных львов толклись неряшливые старухи с большими сумками. Фильков купил за трояк поллитру самогона, вынув пробку, понюхал и, одобрительно кивнув, сделал большой глоток.
– Бр-р-р, хорошо забирает! Градусов семьдесят...
– Стаканчик одолжить? – торговка привычно сунула руку в сумку. – Всего двадцать копеек. Лучше, чем из горла...
– Не надо, мы здесь пить не будем, – Фильков закашлялся. – Ты лучше нам девочек найди.
– Какие тут девочки... Вино есть, первачок, стаканчик есть, бутылки пустые собираем. Вот и все дела.
– А ты на что?
Морщинистое лицо со слезящимися глазами и смотрящим в сторону носом никаких эмоций не выражало.
– А я бабка...
Фильков глотнул еще раз, снова закашлялся и повернулся к Вольфу.
– Слышь, а бабки долбятся?
– Пойдем, Филя! – Володя потащил приятеля в сторону. – Кажется, ты перебрал...
– Нормаль! Самогонка в голову ударила. Они туда табак кладут, известь подмешивают... Пошли на автобус – тут недалеко, да пешком не хочу: чтоб менты не повязали... Глотнуть хочешь для смелости?
– Не хочу. Давай, может, по домам?
– Ты что! Нас же бикса ждет! Так нельзя... Фильков еще раз приложился к бутылке, громко отрыгнул. Вольф подумал, что, если поднести спичку, изо рта у него вырвалось бы пламя.
– Ты же раньше не бухал...
– Еще как! Думаешь, я по трезвянке этому мудаку ножом в глаз заехал? Это после зоны завязал. Они ж на учет берут, могут обратно отправить. И бокс опять же... Григорьич сразу бы выгнал. Да и не попрыгаешь на ринге после буховки, и удара не будет...
– А теперь чего ж?
– Чего, чего... Менты про меня уже забыли, что хочу – то и делаю. И на фиг мне бокс? В чемпионы уже не пробьюсь, в тренеры тоже... Значит, бабки заколачивать перспектив нет... Григорьич, конечно, мужик хороший, но он мне не отец, не дядя... Уйду я от него!
Они приехали в район центрального рынка, в самое чрево Тиходонска, где вдоль трамвайной линии стояли древние, дореволюционной постройки дома. Вошли в пахнущий сортиром двор, поднялись по железной лестнице, Фильков кулаком постучал в обитую истлевшей клеенкой дверь. Из многочисленных прорех выбивалась наружу серая вата.
Лязгнула щеколда, повеяло нищетой и безысходностью. На пороге появилась женщина в халате, лица ее против света Вольф разглядеть не мог.
– Кто там, Надя? – донесся из глубины помещения надтреснутый старушечий голос. – Ты смотри, не вздумай уйти... У Пашки жар, может, «Скорую» звать придется...