Татуировка
Шрифт:
Я не был левшой. Я никогда не писал левой рукой. Ни разу за всю свою 24-летнюю жизнь. Почерк был опрокинутым назад, острым, отрывистым и плотным. Не моим. Что удивительно, но никакого неудобства от писания левой я не испытывал.
Вот так всё это и началось.
За четырнадцать дней татуировка прижилась на моей коже. Отшелушилась, стала чуть-чуть светлее, но сохранила яркий насыщенный глубокий чёрный цвет. Спасибо Васе Канаде за канадскую краску, три прохода и глубину по максимуму, на которую он колол.
За это время я обнаружил ещё ряд странных изменений во мне. Моя левая
В левой ладони начало постоянно присутствовать ощущение тепла, словно в ней лежал какой-то мягкий округлый невидимый предмет температурой градусов 40—45.
По спортивной привычке я пару раз в неделю выходил на спортивную площадку своей бывшей школы, что была в пяти минутах ходьбы от дома. Подтягивался там на турнике, отжимался на брусьях, имитировал борцовские приёмы. Двадцать проходов в ноги с правой ноги, двадцать проходов с левой. Как-то так.
В форме я был неплохой. Не такой, конечно, как в девятнадцать лет, когда выиграл чемпионат области по вольной борьбе, но себя не запускал. К примеру, у меня был такой рекорд: я мог подтянуться пару раз на правой руке и почти один на левой.
И вот вишу я на турнике, поднимаю прямые ноги к перекладине – качаю животик. Сделал пятнадцать повторов, спрыгнул, чуть передохнул. Опять подпрыгнул, повис на правой, подтянулся на ней один раз и ещё немного. Сменил руку, стал подтягиваться на левой. Я подтянулся десять раз…
Я так перепугался, что спрыгнул, хотя не устал и мог бы продолжить. Не знаю, какой рекорд книги Гиннеса в подтягивании на одной руке, но уверен, что мог бы его побить.
Я стоял и ошарашенный смотрел на свою левую. Да что, чёрт возьми, происходит?
Восстание
Понимание пришло через день и не совсем безболезненно. Я выгуливал днём свою собачку. Точнее, не совсем мою, но живущую в моей двухкомнатной квартире.
Старенький сосед умер, и мне удалось заполучить его жилплощадь, неприятным довеском к которой оказалась его не менее старая собачка неопределённой породы, пережившая хозяина. Выглядела она ужасно. Представьте таксу с мордой бульдога и белой расцветкой с рыжими пятнами. Радовало одно: эта собака была очень умной и самостоятельной. Так бывает – уродство дружит с мудростью.
Гуляли мы следующим образом: я выходил с ней и делал круг вокруг нашего огромного девятнадцатиподъездного девятиэтажного дома. Когда я приходил к крыльцу, собака уже поджидала меня, сделав свои нехитрые собачьи дела.
Я шёл неспешно по тротуару, когда резкий автомобильный сигнал раздался за спиной. От неожиданности аж подскочил! Вообще обнаглели! Ездят по тротуарам, людей давят! Я махнул пару раз руками и постучал по черепу: мол, совсем вы там охренели.
Машина, старая «ауди», проехала вперёд и встала около магазинчика, что был с внешней стороны дома на первом этаже в пристройке. Я продолжил свою прогулку и поравнялся с ней. Обходил её с правого бока. Слева, с водительского места открылась дверь, и оттуда поднялся мужик лет двадцати семи. Встал, опёрся на крышу
– Тебе чего, Вася, жить надоело? Руками тут размахался! Вали отсюда, пока тебе голову не оторвали на! – выцедил он и многообещающе улыбнулся. Блеснул золотой зуб.
С правого переднего места медленно приоткрылось окно. Оттуда на меня выразительно посмотрел двойник водителя. Очень выразительно посмотрел, пустыми ясными глазами, не допускающими ответа – глазами, обещающими процедуру отрыва головы. Глазами с нездорово расширенными зрачками.
Блин, да это ж рэкетура приехала, дань брать с мебельного магазина, расположенного на первом этаже в торце нашего дома!
Были они оба коротко подстрижены по спортивно-тюремной моде тех годов. В чёрных джинсах и майках, поджарого спортивного телосложения, ростом под 180.
Меня ещё трясло от воспоминаний о Васе Канаде, блатной пехоте и бутылке пива. Не хватало ещё новых проблем с рэкетом!
Я был не самым мелким и не самым трусливым. Ростом 175 и с корочкой мастера спорта по вольной борьбе в серванте. Но я был всего лишь бывшим спортсменом, а не уличным бойцом. Я мог корчить из себя крутого в кругу своих сверстников, студентов, продавцов в палатках. Но здесь были волки, а я, увы, всего лишь овца в неправильном месте и неправильное время. Время было, кстати, 13.30, год 1996, а место – внешняя, уличная сторона дома, в котором я живу. Центр города, между прочим.
Они были готовы идти до конца, взорваться в любую минуту комом агрессии, ярости. Им было всё пох.
– Вали отсюда, баран, пока не наказали!
Я, молча пряча глаза, ускорил шаг, спеша укрыться в своём дворе. Побыстрее бы прошмыгнуть в подъезд!
Но вдруг, поравнявшись с окном переднего пассажирского места «ауди» и рэкетиром с остекленевшим взглядом за ним, остановился. Поднял голову и посмотрел в лицо сидящему. Я физически ощутил, как зрачки моих глаз сузились.
А затем произошло то, чего ни он, ни я не ожидали.
Моя левая рука дёрнулась от бедра, влетела в приоткрытое окно и плотно сжатым кулаком ударила сидевшего в нос. Голова у него дёрнулась в резонансе. Он попытался приподняться, но его цепко держал ремень безопасности. Мозг в доли секунды сформулировал аксиому на будущее: отстёгивай ремни заранее. Аксиома эта закрепилась в моём черепе в виде светящегося самолётного табло, только вместо обычной картинки «Пристегните ремни» была другая: «Не забудьте отстегнуть ремни!». Удар какой-то каратистский получился, разве что «кий-я!» я не прокричал.
В те же доли секунды левая рука повторила удар. Голова сидевшего мужика опять болтнулась, и опять его удержал на месте ремень. В это мгновение мне очень хорошо стало ясно, что обратного хода уже нет. Поэтому в третий удар я вложил вес всего тела. Башку бритого тряхануло в последний раз. Он обвис на ремне безопасности, глаза его закатились, а из носа расплылась кровь по носогубному треугольнику и ниже.
Я приподнял голову и через крышу машины взглянул на стоящего напротив водителя. Выражение его лица могло быть наглядным пособием в учебнике по психологии в разделе «эмоции» под заголовком «удивление».