Тавриз туманный
Шрифт:
На улицах чувствовалось большое возбуждение. Поблизости слышалось пение. Как было не посмотреть на того, кто пел революционную боевую песню.
Это оказался чистильщик сапог, юноша лет пятнадцати-шестнадцати. Он пел, сидя перед чайной:
Рахим-хан* идет на Тавриз,
______________ * Рахим-хан Карадаглы - крупный помещик, сторонник шаха, наступавший на революционный Тавриз.
Гостинцев нам везет.
Кровь доходит до колен.
Пусть рухнет твой трон, Мамдали*,
______________ * Исковерканное
Ослепнуть бы тебе, Мамдали!
Разгромлен вконец Тавриз,
Сколько раз горел Тавриз,
Тебе доверял Тавриз.
Пусть рухнет твой трон, Мамдали,
Ослепнуть бы тебе, Мамдали!
Бабка твоя Умму-хаган.
А сам ты лишен мужества,
Довольно, не проливай столько крови.
Пусть рухнет твой трон Мамдали,
Ослепнуть бы тебе, Мамдали!
Юноша пел восторженно, но слова песни звучали рискованно смело, так как Рахим-хан Карадаглы наступал на Тавриз, готовясь раздавить революцию.
Меня очень радовало, что в Тавризе боролись за революцию не только оружием, но и стихами, песнями. Литература и искусство помогали борьбе, и этот союз оружия и литературы вызывал в моем воображении картины будущих блестящих побед революции.
Первое мое свидание должно было быть с Гаджи-Али-Давачи. Но я не знал его дома. Я знал только одно, что Гаджи-Али самый известный человеке Тавризе: он, первый из тавризских тюрок, отдал дочь в американский колледж и не скрывал ее от взоров посторонних.
Я остановил проходившего мимо молодого человека, обвешанного оружием.
– Как мне пройти к Гаджи-Али?
– спросил я. Тот задумался, окинул меня внимательным взглядом.
– Вы кавказец?
– спросил он.
– Да, кавказец.
– Раз ваша милость кавказец, то вам надо явиться к его светлости сардару. Все кавказцы при его светлости сардаре.
– Я хочу видеть господина Гаджи-Ал и по личному делу, - ответил я.
– Отлично! Вы хотите видеть того самого Гаджи-Али, что не скрывает свою дочь? Не так ли?
– Да, так...
Пойле этого вояка призадумался, потом позвал чистильщика:
– Парень, поди-ка с этим братцем, покажи ему дом Гаджи-Али, дочь которого ходит открыто.
Мы уже двинулись, когда он остановил нас и, отведя меня в сторону, сказал:
– Если вы привезли оружие, то продайте революционерам. Не продавайте девечинцам, иначе это оружие направят против революционеров.
– Будьте покойны, я ничего не привез.
Чистильщик сапог шел впереди, выкрикивая "вакса!" По дороге он, попросив извинения, раза два останавливался, чтобы почистить сапоги прохожим; при этом я стоял, не скрывая свое нетерпение. Мне интереснее было осматривать город, наблюдать жизнь тавризцев, чем стоять на одном месте.
На улицах не было ни фаэтонов, ни арб, вообще никаких экипажей. Встречались всадники,
Я спросил чистильщика, куда они едут.
– Тавриз большой город, - ответил он.
– В одном районе Девечи 60 тысяч домов. Туда и обратно пешком не пойдешь. Все, кто едет на ослах, - купцы. Живут они в отдаленных районах города. Рано утром купец приезжает в свою контору. Тут же под конторой находится и конюшня. Там привязывает осла. Вечером купец выносит из конторы палан и кладет на спину осла...
– Хорошо, но почему он прячет палан в конторе?
– О, здесь здорово крадут паланы. Чистильщик начинал дразнить и дурачить меня.
Через несколько минут он повернулся ко мне и назидательно добавил:
– Если у вас есть осел, то будьте осторожны с паланом - цена на них в Тавризе очень высокая.
Я много слыхал о том, как любят тавризцы дурачить людей, и слушал чистильщика с большим интересом. Прикинувшись простаком, я сказал:
– Благодарю тебя. Хорошо, что ты сообщил мне, а не то бы украли палан и бедный осел остался бы без палана. А ведь вся красота осла в палане.
Тавризский остряк смолчал. Прошли дальше. Проходя, мимо меняльных лавок, чистильщик остановился и прошептал мне на ухо:
– Приезжие меняют свои деньги здесь.
Мне как раз надо было обменять деньги. Подойдя к одной из лавок, я достал русскую пятирублевку.
– Сегодняшний курс двадцать семь кран пять шай, - шепнул мне чистильщик.
Услыхав это, меняла рассердился на него.
– Эй, стерва, кто тебя звал?
– От стервы слышу!
– дерзко отвечал чистильщик. Меняла смолчал и занялся своим делом. Тавризцы привыкли к такого рода перебранкам.
Мы продолжали наш путь. Мой спутник молчал. Я удивился, что он так быстро отвязался от меня. Но не прошло и пяти минут, как он опять обратился ко мне:
– Знаешь, что?
– Нет, не знаю!
– Я боюсь...
– Чего боишься?
– Боюсь, что ты забудедць...
– Что забуду?
– Припрятать палан осла. Тавриз плутоватый город. Всякий, кто приезжает сюда с паланом, уезжает без палана.
– Не бойся, не забуду...
Мы все шли. Через несколько минут он продолжал:
– Ну смотри, я полагаюсь на тебя...
– Насчет чего?
– Насчет того, что ты не спустишь глаз с палана.
– Ты можешь быть совершенно спокоен. В этом я могу тебя уверить.
Мы шли очень долго, конца не было видно этой улице Раста-куча. Чистильщик все поручал мне следить за паланом.
Мы дошли до улицы Энгеч. Издали указав мне на дверь Гаджи-Али, чистильщик сказал:
– Вот дом того, чья дочь ходит с открытым лицом.
– Благодарю тебя, - сказал я и протянул ему два крана. Он взял монеты и, посмотрев вокруг, сунул их в карман.