Тайфун. Записки из Китая

Босев Крум

С тех пор прошло восемнадцать лет. Сегодняшняя передовая статья «Жэньминь жибао» словно отчет за эти годы: «За 18 лет, следуя указаниям председателя Мао, мы добились блестящих успехов на пути социализма». Но о том, какие блестящие успехи и в какой период они достигнуты, — ни слова. Ни слова не сказано ни о социалистическом содружестве, ни о братской помощи и поддержке. Я читаю эти строки, и они вызывают воспоминания о других словах, о словах, сказанных в июле 1955 года на второй сессии Всекитайского собрания народных представителей: «Советская помощь играет исключительно важную роль, именно она позволяет нам осуществлять сегодня строительство в таких огромных масштабах, такими быстрыми темпами, на таком высоком техническом уровне». «Осуществляя генеральную линию социалистического строительства, разработанную лично Мао Цзэ-дуном, наша родина, совершив скачок, из бедной, отсталой, многострадальной страны превратилась в могучее, цветущее социалистическое государство», — продолжала «Жэньминь жибао». А та же самая «Жэньминь жибао» в феврале 1959 года писала: «Помощь Советского Союза в экономическом развитии нашей страны по своим размерам и масштабам не имеет прецедента в истории».

…Но сейчас я на площади, на официальных трибунах

Тяньаньмэнь… Площадь заполнена людьми, знаменами, бюстами, портретами, лозунгами. Солнце, дышащее утренней свежестью, только что взошло над Пекином. Передо мной огромная площадь; с одной стороны ее — здание Исторического музея, закрытого с самого начала «тайфуна», с другой — здание Всекитайского собрания народных представителей, которое точь-в-точь похоже на первое, величественное, каменное, с тяжелыми колоннами и мраморными сводами. Несколько последних вечеров я посещаю это здание. Вчера вечером я был здесь на приеме по случаю национального праздника, а позавчера — на банкете в честь делегации из Южного Вьетнама. Входишь внутрь и сразу попадаешь в огромный холл размером в городскую площадь, облицованный белым мрамором, с мраморными колоннами и сводами. Поднявшись по беломраморной лестнице, входишь в банкетный зал и словно попадаешь на другую площадь, снова из камня, мрамора и дерева; а сверху подобно звездам сверкают гирлянды люстр. Говорят, что этот зал вмещает пять тысяч человек, что это здание, как и его побратим — расположенный напротив музей, — построено всего за десять месяцев. В конце первого десятилетия народной власти и в честь первого ее десятилетия. Но и вчера вечером — на приеме, и позавчера — на банкете у меня почти не было возможности рассмотреть этот огромный банкетный зал. Едва мы разместились на заранее отведенных местах, едва подняли тосты и первые бокалы с китайской рисовой водкой — маотай, как грубая, грязная брань в адрес Страны Советов вынудила нас покинуть зал. У нас, дипломатов социалистических стран, здесь нет иного оружия, кроме этого — демонстративно покинуть зал в знак протеста.

А сейчас передо мной шумит, волнуется, как море, огромная площадь. Зеленое волнующееся море — это колонны людей, одетых в военную форму. А над ними другой — красный цвет; это портреты, лозунги, «красные книжки». И строгие линии, и четкий шаг марширующих, и охрипшие голоса скандирующих — все рассчитано. По «Площади небесного спокойствия» движутся бесконечные шеренги солдат и хунвэйбинов. По улицам медленно ползут военизированные колонны. И я вспоминаю выступление премьера Чжоу накануне праздника: к участию в демонстрации не будут допущены те, кто не прошел необходимой военной подготовки, и мысленно переношусь в Москву, на Красную площадь, и в Софию, на площадь Девятого сентября. Живо представляю себе наши праздничные народные манифестации. Здесь нет вас, жизнерадостные люди, идущие с маленькими детьми на плечах в нестройных, шумящих, как горные потоки, колоннах по широким улицам и проспектам.

Перед нами сейчас проходят бесконечные шеренги солдат и хунвэйбинов, слышатся четкие шаги в такт маршу, знакомые всем лозунги, призывы, течет людская река. А наверху, в центре трибуны, стоит «великий кормчий». Неподвижный, с застывшим лицом, он словно вырублен из такого же холодного камня, как и памятник, стоящий напротив него на площади. Печет солнце, обжигая трибуны раскаленным жаром».

В жизни дипломатических работников в Пекине много специфического. Я уже касался этого вопроса, теперь снова возвращаюсь к нему. Жизнь дипломата здесь — это постоянные, ежедневные официальные и неофициальные встречи «по случаю» и без случая, по поводу и без повода. И на всех уровнях: встречи посланников и временных поверенных в делах, советников, секретарей, атташе. Каждый ищет повод, каждый организует какую-то встречу. И каждый стремится обменяться мнениями, получить информацию. Здесь нет встреч ради встреч, здесь словно нет других тем для разговоров, кроме политики. Используется малейший повод, малейшая возможность. Каждый спешит, лихорадочно жаждет получить информацию. Проверяются и сопоставляются слухи, новости, комментируются и анализируются факты, делаются выводы. Затем информация шифруется и летит в эфир. Позднее я понял: для дипломатов, лишенных возможности непосредственного знакомства с жизнью и людьми Китая, «без суда осужденных» на затворничество, различные мероприятия внутри дипломатического корпуса наряду с официальной и хунвэйбиновской печатью и дацзыбао являлись почти единственным источником информации, проверкой собственных и чужих мнений и оценок. Но со временем этот «источник» начал постепенно иссякать, так как изоляция дипломатов и корреспондентов становилась все большей. Именно в это время Джон Родерик писал в гонконгской «Саут Чайна морнинг пост», что «нынешний Китай почти настолько же закрыт для иностранцев и окутан такой же завесой таинственности, как и во времена маньчжурских императоров». А в своей статье «Глаза и уши, направленные на то, чтобы разгадать самую сложную загадку в мире» Родерик подробно описал средства, используемые прежде всего США, Японией и Тайванем, для сбора информации о Китае. Среди этих «средств» он назвал «совершенную электронную технику», «высокочувствительные большие уши», работающие на радиоволнах Пекина и остальных провинциальных китайских радиостанций, беседы с «теми, кто возвратился из Китая», «терпеливое» чтение китайской печати и «тщательную обработку» информации, поступающей ог иностранных корреспондентов в Китае.

Я перечитываю все это, и у меня в памяти всплывает почти забытый разговор со знакомым генеральным консулом во время одной из моих поездок в Гонконг. Он показал мне список дипломатических работников консульства США в Гонконге:

— Двадцать консулов и вице-консулов. Нет, дорогой мой, это лишь официальный список. И только персонала, пользующегося дипломатической неприкосновенностью. Посмотрите другой, — и быстро достает из ящика стола толстый список, отпечатанный на ротаторе. — Свыше тысячи сотрудников. Здесь и китайцы американского происхождения, и гонконгские китайцы, и американцы, владеющие китайским языком. И кого тут только нет. Это не консульство, а институт, понимаете? Политический институт, занимающийся изучением Китая. И наблюдательный пункт. Под прицелом этого «наблюдательного пункта» все — и печать, и радиопередачи

всех, даже самых незначительных провинциальных станций, и каждый, кто возвращается из Китая, и вся поступающая корреспонденция. Все изучается, обобщается, анализируется.

Но все это происходит в Гонконге, а мы находимся в Пекине. Здесь каждый дипломат стремится получить как можно больше информации, каждый должен участвовать в этом беспрерывном, едва ли не круглосуточном напряженном диалоге.

Дипломатические мероприятия, встречи, беседы — это непрерывная, напряженная, страшно утомительная работа. Но еще больше времени и сил приходится расходовать на наблюдения, чтение причудливых иероглифов и дацзыбао, весьма часто под злобный вой и угрозы разъяренных хунвэйбинов. И этот поистине изнурительный труд заставлял нас забывать о своем «плене».

IV. «Вихри» и предшествовавшие им события

Если колышется трава, значит, дует ветер.

Слабые ветры, дующие одновременно, превращаются в тайфун.

Китайские поговорки

Я снова возвращаюсь к событиям семнадцатилетней давности. «Площадь небесного спокойствия» напоминает волнующееся море, над которым медленно и торжественно поднимается флаг Китайской Народной Республики. Китай занял свое место среди социалистических стран, встал на ноги, сделал шаг вперед по пути строительства социализма. Пройдет еще несколько лет, и VIII съезд КПК [4] , первый после освобождения страны съезд партии, подтвердит генеральную линию на строительство социализма. И нанесет удар тем, кто не хотел признать, что переход к социализму должен осуществляться постепенно, тем, кто хотел построить социализм «в одно прекрасное утро». Съезд провозгласит: в борьбе за социалистические преобразования и социализм уже одержана решающая победа — ликвидирована эксплуатация, разрешено противоречие между пролетариатом и буржуазией, решен и главный вопрос — «кто кого», и решен в пользу социализма. Сейчас основное противоречие — это противоречие «между передовым социалистическим строем и отсталыми общественными производительными силами». Отсюда и главная задача — напрячь силы для разрешения этого противоречия, для превращения Китая в индустриальную страну. «Эта задача очень трудна и огромна», — подчеркнуто в резолюции съезда, в отчетном докладе сказано еще яснее: «Без великой интернациональной солидарности пролетариата всех стран и без поддержки международных революционных сил невозможна победа социализма в нашей стране, а если победа будет одержана, то ее невозможно будет закрепить». И именно поэтому VIII съезд возвестил: «Партия прилагает усилия для развития и укрепления дружбы со странами лагеря мира, демократии и социализма, возглавляемого Советским Союзом… воспитывает своих членов и народ в духе интернационализма, выраженного в призыве «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»».

4

Съезд состоялся в сентябре 1956 года. — Прим. перев.

В своем кратком вступительном слове на съезде Мао Цзэ-дун признал: «Нам предстоит исключительно трудная работа… а наш опыт весьма недостаточен». И призвал: «Надо уметь учиться. Надо уметь учиться у идущего впереди Советского Союза, надо уметь учиться у стран народной демократии, надо уметь учиться у всех братских партий, надо уметь учиться у народов всех стран. Мы ни в коем случае не должны… зазнаваться…».

Развернувшаяся на съезде дискуссия осветила не только проблемы экономического строительства. И не только пути дальнейшего развития Китая. Произошло то, чего, может быть, меньше всего ожидал Мао Цзэ-дун. Партия решительно отвергла «чуждое ей обожествление личности». И это немедленно нашло отражение в новом Уставе: «Коммунистическая партия Китая во всей своей деятельности руководствуется марксизмом-ленинизмом».

Потому что в Уставе, принятом VII съездом партии, было записано: «Коммунистическая партия Китая во всей своей деятельности руководствуется идеями Мао Цзэ-дуна». Коммунистическая партия Китая возвращается к марксизму-ленинизму. Но это идет вразрез с замыслами Мао Цзэ-дуна. Ведь еще в 1938 году, на VI пленуме ЦК, он попытался обосновать свой тезис о создании «национальных форм» марксизма, ибо конкретное применение марксизма — это и есть «марксизм, принявший национальную форму», «китаизация марксизма — это применение его к китайской специфике, приспособление к ее условиям». Этот вопрос на VII съезде поднял не кто иной, как Лю Шао-ци. В своем докладе он прямо заявил, что «идеи Мао Цзэ-дуна» — «это китайский коммунизм, китайский марксизм», а в письме Анне Луизе Стронг он отметит «великую заслугу» Мао Цзэ-дуна в том, что «китаец Мао Цзэ-дун превратил марксизм-ленинизм из европейской формы в азиатскую… Он создал китайскую, или азиатскую, форму марксизма».

На VIII съезде Мао Цзэ-дун, председатель Коммунистической партии Китая, не выступил. Не произнес отчетного доклада. Не принял участия в съездовской дискуссии. Он сделал это сразу же после съезда — на II пленуме ЦК, выступив с призывом развернуть «кампанию по упорядочению стиля». И этот призыв прозвучал и страшно, и зловеще, потому что сразу воскресил в памяти воспоминание о другой «кампании по упорядочению стиля» — о движении «чжэнфэн» [5] . Призыв явился началом контрнаступления Мао Цзэ-дуна на VIII съезд и его решения. Основные направления этого наступления изложены в речи Мао Цзэ-дуна «К вопросу о правильном разрешении противоречий внутри народа», которая позднее будет названа манифестом «перманентной революции». По утверждению Мао, перед диктатурой пролетариата стоят две основные задачи: подавление внутренних и защита от внешних врагов. И еще. Классовая борьба между пролетариатом и буржуазией в области идеологии «будет иметь длительный и волнообразный характер, иногда приобретая весьма острые формы». И в этой области проблема «кто кого» — социализм или капитализм — «не решена».

5

«Кампания по упорядочению стиля», «чжэнфэн», проводилась в 1941–1944 годах и явилась, по сути, чисткой внутри партии с целью избавления от интернационалистических элементов и идеологического перевоспитания членов КПК в духе «идей Мао». — Прим. перев.