Тайфун. Записки из Китая
Шрифт:
Почему?
Этот вопрос долго обсуждался дипломатами и политическими наблюдателями.
«Китайские руководители достаточно прагматичны, чтобы восторгаться идеалистическими идеями Парижской коммуны», — уверял меня в те дни пакистанский дипломат. Другой дипломат — европеец, долгие годы учившийся и живший во Франции, заявил еще категоричнее:
«Дух Парижской коммуны слишком свободен и демократичен, чтобы служить примером и образцом для диктатуры…»
Не могу сейчас вспомнить, кто именно, но кто-то из дипломатов привел в связи с этим высказывание Чжоу Энь-лая. Тогда я не записал его дословно, не обращался к нему и позднее, но смысл его таков: создание коммуны преждевременно. Создать коммуну по примеру и образцу Парижской коммуны — это означало бы предоставить 95 процентам населения — трудящимся, солдатам и студентам — право избирать и быть избранными, а условия «для этого еще не созрели».
Возможно, уже в то время у Мао Цзэ-дуна зародилась концепция «союза
Начинается движение за организацию временных органов власти — революционных комитетов, ревкомов. Оно начнется в конце января, а в начале, в первые дни месяца, «Революционный рабочий штаб бунтарей Шанхая» обратится к населению города с тревожным воззванием, которое по личному указанию Мао Цзэ-дуна опубликовано в «Вэньхуэй бао»… Он призывал трудящихся приступить к работе, вдохнуть жизнь в замершие заводы и другие промышленные предприятия, электростанции и железнодорожный транспорт, а также отказаться от нараставшей борьбы за свои интересы и права, потому что это — «экономизм», а «экономизм» — это «контратака» буржуазии, «политический опиум», «буржуазный снаряд в сахарной оболочке». Через несколько дней со страниц «Вэньхуэй бао» это воззвание прозвучит вновь. Его подхватит родившаяся Шанхайская коммуна, которая издаст серию указаний и распоряжений: о возвращении бастующих рабочих на предприятия, об экономии угля, против «революционных» поездок для «обмена опытом». И снова парадокс: призывы о соблюдении порядка и дисциплины исходят от «Революционного рабочего штаба» хунвэйбинов и цзаофаней, то есть от тех, кто создал беспорядки и хаос. «Революционный штаб» не только призывает, но и действует. Одна из его первых «революционных» мер — разгон «Генерального штаба хунвэйбинов шанхайской армии», организации рабочих. Эти действия приведут к первым столкновениям между защитниками коммуны — всевозможными «революционными организациями» и ее противниками. На улицах Шанхая запестрят лозунги и предупреждения: «Разобьем собачью голову каждому, кто выступит против Шанхайской коммуны». Однако эти предупреждения не испугают ее противников. Они усилят борьбу и критику, и на двадцатый день со дня создания коммуны в городе появятся новые плакаты: «Поздравляем городской революционный комитет». На таком же массовом митинге, как и в тот день, когда было провозглашено ее создание, объявлено о «смерти» коммуны и возникновении нового Шанхайского революционного комитета. Это был первый ревком, первый орган власти, созданный в Китае в процессе «культурной революции» самими организаторами «революции»…
И в это время огромные толпы хунвэйбинов будут тащить по шанхайским улицам в нахлобученных больших «колпаках позора» измученных бессонницей недавних партийных и административных руководителей города на очередной «митинг самокритики».
А напряжение будет нарастать. В этой накаленной атмосфере иногда промелькнут короткие сообщения о столкновениях на отдельных заводах и предприятиях…
События в Шанхае получили благословение Пекина. В своей поздравительной телеграмме от 11 января руководители «культурной революции» не только приветствовали, но и рекомендовали распространить «опыт» шанхайских цзаофаней по всей стране и открыть фронт борьбы против «экономизма». На том этапе этот «фронт» станет чуть ли не главным… В тот же день появились еще два документа, направленные против «экономизма». Неделей позже в «важной речи» по вопросу о «захвате власти» против «экономизма» выпустит снаряд Чэнь Бо-да, а затем появится целая серия инструкций и распоряжений, которые, в свою очередь, вызовут поток статей.
В конце декабря газета «Хэйлунцзян жибао» назовет материальный стимул «политическим опиумом», поскольку он усиливает «частнособственнические замашки», мешает «популяризации передового опыта», нарушает «единство между рабочими и служащими», влияет на «качество», ведет к «ограблению государства», «разрушает семью»…
Немного позднее газета «Хунань жибао» «заклеймит» «десять больших зол» материального стимула, среди которых отметит недооценку «политической стороны» этого вопроса. Пекинская газета «Бэйцзин жибао» в передовой статье призовет «окончательно ликвидировать контрреволюционный экономизм», обвинит «руководящие кадры и руководителей революционных массовых организаций» в том, что они не борются против «плохого ветра контрреволюционного экономизма», «не убеждают и не воспитывают ту часть масс, которая требует увеличения заработной платы…».
Во исполнение
Военные…
Военные выступили, но на политической арене борьба продолжалась. Продолжалась и борьба за захват власти, за создание новых органов власти — ревкомов. Первый провинциальный революционный комитет был создан в северной провинции Хэйлунцзян. В столице провинции — Харбине «революционные организации» захватили редакции двух провинциальных газет, радиостанцию, управление органов общественной безопасности… Это произошло 12 января при участии первого секретаря провинциального комитета КПК. Через восемнадцать дней представители «революционных» кадров, армии и «революционных» масс приняли совместную декларацию, и в последний день января было объявлено о создании провинциального ревкома. Но Мао Цзэ-дун отдает предпочтение не первому Хэйлунцзянскому ревкому, а второму — в провинции Шаньси.
Почему? Потому что именно в Шаньси Мао Цзэ-дун увидел практическое воплощение своей идеи о «союзе трех сил» — «революционных масс», части партийных кадров, армии. В одной из дацзыбао будет обнародован «совет», данный Мао Цзэ-дуном Чжан Чунь-цяо и Яо Вэнь-юаню: «Шанхайская коммуна должна взять пример с Шаньси, где объединились 53 процента революционных масс, 27 процентов военных и 20 процентов кадров…» После Хэйлунцзяна и Шаньси и по их образцу и примеру создаются ревкомы в провинциях Гуйчжоу и Шаньдун. И везде инициатива принадлежала армии, которая действовала с молчаливого согласия партийного и административного аппаратов или в тесном сотрудничестве с ними. Поле деятельности «революционных организаций» в некоторой степени было ограничено. Но лишь «в некоторой степени» и только в некоторых провинциях, поскольку подобное развитие событий встречало яростное противодействие хунвэйбинов и цзаофаней и сильное сопротивление партийных комитетов.
В начале июля 1968 года мне пришлось по пути в Гонконг провести около двадцати часов в Кантоне. Там на балконах, террасах, крышах учреждений и домов еще сохранились сложенные наспех из камней и кирпичей баррикады. Бои между «революционными организациями» продолжались в течение нескольких недель… А начались эти события, как и в Шанхае, в январе 1967 года. Во время томительного ожидания единственного поезда, шедшего в Гонконг один раз в сутки, в огромной и какой-то неуютной из-за пустоты гостинице в Кантоне я услышал от дипломата-очевидца рассказ о том, как развертывались события в этом южном городе. Начались они в ночь с 21 на 22 января, когда в плохо освещенных аудиториях университета имени Сунь Ят-сена были созданы первые ревкомы Кантона и провинции Гуандун. Члены нового ревкома во главе возбужденной, разъяренной толпы молодежи направились к дому первого секретаря городского комитета КПК. Его заставили выйти и «публично» передать власть. «Новая власть» провозглашена «во имя и в духе указаний председателя Мао». И в городе начинаются шумные демонстрации. Но не пройдет и двух недель, как по новому ревкому откроется «огонь». Деятельность ревкома парализована. Из южных районов и провинций как мутные потоки после проливных тропических дождей в Кантон стекались десятки, сотни, тысячи людей. Они участвовали в демонстрациях, наводнили город плакатами и дацзыбао, провозглашали лозунги. За кого? Против кого? И почему? Вряд ли кто-нибудь знал это…
А «указание» Мао Цзэ-дуна о вмешательстве армии уже поступило и в Кантон, где в соответствии с ним комитет военного контроля берет власть в свои руки. Ревком постепенно начинает терять свои позиции. Некоторые «революционные организации», наиболее непримиримые, фанатичные, были распущены, их руководители арестованы, некоторые из арестованных осуждены, некоторые из осужденных приговорены к смертной казни. Ряд «революционных», «бунтарских» организаций не примирился с военным контролем, наиболее «бунтарская» из них — группа хунвэйбинов из Промышленного института опубликовала «Обращение», в котором потребовала от членов военного комитета выступить с самокритикой перед революционными массами, снять военный контроль над редакцией «Кантонский вестник», предоставив ей право помещать критические статьи и материалы, написанные членами «революционных организаций».