Тайгастрой
Шрифт:
Орджоникидзе повернул Гребенникова к свету.
— На нездоровье не жалуешься? Бледный ты что-то. И желтизна нехорошая. Габитус неважный! Но ничего, Петр, отстроимся, оградим наше государство от опасности, расчистим ниву народную для посева отборным зерном, тогда и отдохнем. У меня тоже с почками неладно... Калькулюс... А пока, сам понимаешь, не время для отдыха.
Серго взял в свои руки руку Гребенникова и держал ее, передавая в пожатии мужскую, застенчивую нежность, давнюю свою привязанность.
— Ну, прощай!
— Хочу показать тебе одну телеграмму... — тихо сказал Гребенников, вынимая из бумажника сложенный вчетверо листок.
—
Гребенников протянул телеграмму, подписанную Копейкиным. Серго прочел. Потом отошел к окну и стоял в раздумье.
— Да... — сказал он. — У тебя есть еще что-либо в этом роде?
— Есть... Вторая телеграмма. Судебникова.
Гребенников вынул и вторую бумажку.
— С Судебниковым вопрос решен. С Копейкиным сложнее... Пока никому ни слова. Этими делами занимаются... Будь внимателен и держи меня в курсе.
Серго заходил по комнате, лицо его потемнело, покрылось морщинами.
— Ты, конечно, понимаешь, что мы, стоящие у руля, знаем больше, чем другие. И это не только потому, что есть государственные тайны, которые не каждому можно доверить. Чтобы знать все, нужно иметь еще и крепкие, очень крепкие нервы. Нас без конца тревожат господа капиталисты разными провокациями, а мы храним спокойствие. Мы обязаны оградить покой народа, занятого величайшей в мире работой. Но угрозы, понятно, есть. И серьезные угрозы. Промышленный и аграрный кризис, охвативший страны капитализма еще в прошлом, двадцать девятом году, растет и углубляется с каждым месяцем. И это, не забудь, на фоне наших хозяйственных успехов, на фоне социалистического строительства.
Григорий Константинович остановился.
— Да! Кризис обострил, до крайности обострил отношения и внутри капиталистических стран; буржуазия устанавливает фашистскую диктатуру, провоцирует новые войны за новый передел мира. Мы имеем данные подозревать по крайней мере два очага будущей войны: германский и японский. Япония готовится к захвату Манчжурии и Северного Китая. Германия рвет остатки версальских пут. В борьбе против нас германские империалисты находят поддержку у своих бывших военных противников. В Германии идет бурный прилив капиталовложений, который ведет к такому же бурному росту военной промышленности, к укреплению военного потенциала. В основном — это заокеанские капиталовложения, слышишь, заокеанские...
Ни одно слово не проходило мимо Гребенникова. То, о чем говорил Серго, было чрезвычайно важно и многое объясняло не только в сфере политики, но и хозяйства, в частности строительства. Обо всем этом, естественно, думал Гребенников, находясь в командировке заграницей, и после возвращения, руководя стройкой, но Серго широко нарисовал общую картину, в которой нашло место и строительство таежного комбината.
— Германскую тяжелую промышленность, — продолжал Серго, — активно финансирует Дюпон, Морган, Рокфеллер. Американский химический концерн «Дюпон де Немур» и британский химический трест «Империал Кемикл Индастрис» находятся в теснейшей связи с германским химическим концерном «Интерессен Гемейншафт Фарбениндустри». Мировые рынки производства взрывчатых веществ находятся, таким образом, в одних руках. Реконструируется при помощи американского капитала германский стальной трест «Ферейнигте Штальверке». В недрах генеральных штабов западных стран и США вынашиваются планы новых интервенций. Поэтому понятна та активность, которая началась среди оппозиционеров и всякого прочего сброда. Но надо хранить мужество. Повторяю: этими делами
Уехал Гребенников через три дня, полный сил как никогда. Готовясь к новому подъему, следовало основательно перестроиться, повысить политическую работу, лучше присмотреться к людям.
Коллегия ВСНХ утвердила все, что взял на себя в тяжелые месяцы строительства Гребенников, стройка стала во всех отношениях «законной», площадке отпустили добавочные средства, материалы, людей. С весны можно было сделать еще один серьезный натиск.
Подлость, измена, предательство — все, что вскрыл процесс промпартии, было до того ужасным, что многие старые инженеры начали стыдиться своего звания; им казалось, что грязь разлилась на всех инженеров, на всех специалистов, запятнала их.
Это, конечно, было не так, но ощущение оставалось, и избавиться от него не мог не только Бунчужный.
Федор Федорович в дни процесса и позже ходил злой, ни с кем не разговаривая, избегал встреч даже с зятем.
В январе 1931 года нежданно в институт прибыл ответственный работник ЦК. Растерявшийся Бунчужный водил гостя по лабораториям, как ревизора, и объяснения давал, как государственному контролеру.
Представитель ЦК это понял с первых слов.
— Давайте, Федор Федорович, запросто. Говорите, что есть, как другу. Успехи и неудачи ваши выкладывайте, не скрывая.
Бунчужный говорил о работах своих и учеников, о целях и задачах института. Он рад случаю показать, чем ответил институт на внимание правительства и партии.
— Тайгастрой — это комбинат широкого профиля, — сказал представитель ЦК. — Последние разведки обнаружили близ Тайгастроя еще и залежи титано-магнетитов. Что если бы предложили вашему институту построить там экспериментальную печь, провести работы над получением ванадистых чугунов на таежном заводе? Ваше мнение, Федор Федорович?
— Мое мнение? — голое дрогнул.
Это было то, о чем он думал, чем жил столько лет. Кровь прилила к лицу и не отходила.
— Мое мнение? Я готов хоть сейчас уехать в тайгу и заняться строительством экспериментальной домны! Я считаю, что только такому заводу, как Тайгастрой, — он поправился, — такому предприятию, как Тайгакомбинат, уместно, как никому другому, заняться моей проблемой. Ванадистые чугуны, ванадистая сталь — еще одна, так сказать, звездочка в этом замечательном таежном созвездии производства специальных сталей. Но... смею ли рассчитывать?
— Мы, кажется, с вами договорились. Вы получите возможность построить доменную печь и организовать филиал своего института при Тайгакомбинате. Ведь это очень, очень перспективное предприятие, что скажете? А попутно возьмете на себя и общее техническое руководство как главный инженер или, как ныне говорят, технический директор.
Короткая служебная записка из ВСНХ решила все...
Ее доставили поздно вечером. Профессор, приказав никому не говорить, что он в институте, немедленно вызвал зятя в кабинет.