Таймири
Шрифт:
— Маленький, да удаленький! — хлопала в ладоши Минорис. Зюм скакал, как резиновый мячик, вилял хвостом и выглядел абсолютно счастливым. Таймири на пару с Сэй-Тэнь заливалась смехом. А рядом, мокрый с головы до ног, стоял Остер Кинн и, прищурившись, созерцал закатное солнце.
Посчитав, что над ним насмехаются, капитан изменился в лице.
— Кто… без разрешения… пускает тут всяких… на борт?! — вскипел он.
— А почему им нельзя? — заикнулась Таймири.
— Нельзя, и всё тут! — отрезал Кэйтайрон. — Они даже не пассажиры.
Сэй-Тэнь легонько
— Он будет жить в плайвере… Щенок тоже! — быстро добавила она.
— Это ничего не меняет, — взъерошился капитан. — Знаете закон сохранения массы? А энергии?
В последнее слово он вложил всё свое негодование. Судя по всему, физика в его памяти занимала особое место. Можно даже сказать, почетное.
— Я пловец, каких мало, — с достоинством отвечал Остер Кинн. — И большую часть дня буду проводить вне плайвера. За съестные припасы тоже не беспокойтесь. Меня вполне устроит сырая рыба.
— Ладно, будь по-вашему, — остыл капитан. Наблюдавшие за ним матросы знали, что затишье это временное, поскольку Кэйтайрон никогда не прочь выпустить пар…
8. О письмах и водопадах
Из-за сильного встречного течения шхуна немного кренилась влево, что, впрочем, не мешало Сэй-Тэнь не спеша прогуливаться вдоль ватервейса [1] . Кто-то в «вороньем гнезде» распевал матросскую песенку. А капитан деловито отдавал команды:
1
Ватервейс — крайний пояс палубного настила, идущий параллельно борту.
— Поставить булинь по нижней шкаторине!
— Убрать стаксель!
— Накрутить стаксель с фалом вокруг штага!
Эти и прочие непонятные выражения долетали до Таймири, которая, устроившись в шезлонге, с закрытыми глазами слушала корабельную симфонию. А симфония была что надо: музыкально трепетал на ветру парус, музыкально скрипели мачты, и не менее музыкально клокотала река, где как раз купался Остер Кинн. Только чайки не кричали. Ни чаек, ни других птиц в стране Лунного камня уже век не видывали.
Чуть поодаль от шезлонга неопытный юнга учился промерять глубину с помощью разноцветного футштока. И было слышно, как его ругает старший по званию.
«До чего же всё-таки здорово валяться вот так, на солнышке, и ни о чем не думать. Плыть себе и плыть», — подумала Таймири. Приоткрыв глаза, она встретила широкий взгляд облачного ока в лазурном исчерченном небе. Этот новый узор из серебристых стратосферных облаков крепко завладел ее вниманием.
— Быть того не может! — воскликнул оказавшийся рядом философ. — Вот он, знак свыше! Небесный глаз!
Повернуть голову в сторону Диоксида стоило Таймири больших усилий. Ну, чего он раскричался? Подумаешь, какой-то глаз!
— Этой ночью нужно будет обязательно свериться со звездами, — сказал философ самому себе и важно прошествовал к каюте.
Ночью Диоксид как-то исхитрился погасить все навигационные огни, взять у капитана подзорную трубу и при этом не вывести его из себя. Смекнув, что на судне
— Вы смыслите в астрономии? — спрашивал философ, настраивая прибор. — Если нет, я научу. Вон Полярная звезда! А вон Южный Крест. Да, южная часть неба самая интересная… Гляньте-ка во-он туда!
Минорис безропотно следовала каждому указанию старика, и скоро у нее затекла шея. Потирая чуть ниже затылка, она начала осознавать, как тяжко приходится астрономам, когда они ночами напролет рассматривают звездное небо. Что касается Таймири, то ей дела не было до наставлений Диоксида. Подсунув под голову подушку, она улеглась прямо на лакированный настил, закинула ногу за ногу и мечтательно произнесла:
— Хотела бы я иметь такие глаза, чтобы видеть планеты и галактики без всяких там телескопов!
— Это не так уж и сложно, — на самое ухо прошептал ей Остер Кинн. — Нужно всего лишь заменить хрусталик трехслойным объективом и перевернуть светочувствительную поверхность глаза. Сетчатка, как ни странно, расположена у людей задней плоскостью к свету.
— Куда ни кинь — сплошь интеллектуалы! Просто диву даешься! — съязвила Таймири. Она перевернулась на бок, чтобы лицезреть физиономию этого умника. — А вы не боитесь капитанского гнева?…
Между тем лицо философа просветлело, руки задрожали, а глаза наполнились слезами восторга.
— Эврика! — вскричал он. — Настал тот день, когда я сумел вникнуть в смысл начертанных на небе письмен!
Таймири хмыкнула. Вишь, какой впечатлительный! А Минорис, похоже, полностью разделяла его ликование. Как и полагается любой порядочной ученице.
Палуба постепенно заливалась лунным светом, и в этом свете всё четче вырисовывался силуэт капитана Кэйтайрона. Притаившись за углом, он следил за «астрономами». Как бы подзорную трубу не сломали. Удивительно, отчего Остер Кинн со своим исключительным зрением его не заметил! Теперь безбилетнику грозила очередная вспышка ярости и изгнание за борт. Конечно, можно было бы наскоро сообразить и заделаться матросом, если бы не совесть, которая преследовала Остера Кинна с самой колыбели. Но на сей раз, вопреки ожиданиям, капитан не стал никого пропесочивать. Он пребывал в благодушном настроении, а всё потому, что нашел, наконец, свои золотые часы на цепочке. Часы — помощник незаменимый. Работать — работают, а жалованья не просят. Когда, в результате многочасовых раскопок, Кэйтайрон извлек из-под бумажных завалов свой брегет, то прямо-таки светился от счастья и даже попробовал станцевать. Но танцевал он неважно.
— А-а, вы здесь? — обратился он к Остеру Кинну. — Так и быть, оставайтесь. Будете нести вахту.
— Потравить приводной трос! Выбрать шкот на галс! Поднять гафельный парус! — слышались команды Кэйтайрона. Его будильник сработал вовремя, и он встал ни свет ни заря.
Было промозглое утро. Ветер крепчал, но в каюту порывы не проникали.
— М-м-м! Вкусно-то как! Что это? — спросила Таймири, зачерпывая ложкой суп.
— Уха, — скупо отозвалась Минорис. — Остер Кинн постарался. А Сэй-Тэнь по-прежнему спит.