Таймири
Шрифт:
— Вам еще повезло, что у вас Марс, — сказал кто-то у нее за спиной. С изрядным трудом повернув голову, тетушка Ария убедилась, что голос принадлежал музе в костюме Юпитера, — таком же необъятном, как и ее собственный. К шару Юпитера прилегало плоское кольцо, а ниже, на ниточках, болтались все его шестнадцать спутников.
— У Марса не такие сложные стихи, — пояснила муза.
— Стихи?! — ошеломленно выпучилась на нее Ария.
— Ну да. Представитель каждой планеты будет читать стихи. Сегодня вечером, на сцене актового зала.
— Проклятье! Если меня выведут на сцену в этом убожестве, я точно сморожу какую-нибудь глупость! У меня аллергия на праздники!
Судя
— Разрешите, я вас немножечко потесню, — улыбнулась муза-Юпитер и, после того как Ария с Таймири вжались в зеленую стену из лоз, неуклюже проследовала к выходу. Кто-то у турникета одобрительно хлопнул ее по плечу. То есть по тому месту, где должно было быть плечо.
— Что-то мне подсказывает, что здесь можно приобрести не только костюм планеты, — задумчиво произнесла Таймири. — Что если я немного поброжу по теплице?
Эта идея явно пришлась тетушке не по душе.
— Ага. Тебе бродить, а мне за тобой таскаться!
— Таскаться за мной вовсе необязательно, — возразила племянница. — Я постараюсь выбрать что-нибудь… э-э-эм… менее экстравагантное.
И, пока тетушка соображала, что на это ответить, Таймири исчезла в насаждениях.
Вернулась спустя час, сытая и довольная. В длинном, до пят, кремовом платье со шлейфом и корсетом. Музы вокруг только охали да ахали.
— Повезло — так повезло! — восхищалась Лироя, которую к тому времени пропустили в виноградник. — Точно на заказ шито!
— Кому-то платья, а кому-то килограммы набивки, — брюзжала тетушка Ария. — Да еще и стихи в придачу.
— Теперь я понимаю, почему здесь никогда не пьют вино, — сказала Ария, когда Таймири вывела ее из оранжереи. — Повар говорил, что вин из-за рубежа в мастерскую не поставляют, а местного вина он боится, как огня! Даже от одной ложки этой отравы эффект будет непредсказуемый. Представь, обнаружат Мелисса на полу в каком-нибудь, упаси адуляр, купальнике! Всего изможденного, бледного… и в купальнике! Нет, ты только подумай!
— А почему изможденного и бледного? — поинтересовалась Таймири.
— Ну, смотри: положим, от одной ягодки костюм меняется единожды, — принялась объяснять Ария. — А если выпить сок, где смешаны чары многих ягод? Ведь для такой метаморфозы организму придется затратить бездну энергии! Просто бездну! Иначе и быть не может!
Таймири снова вспомнила об Эльтере. Никого не спросив, создал зачарованный виноград; опять же не спросив, записал ее к себе в ученицы. Неужели она должна считаться с его прихотями?! Пусть этот капризный музыкант-самоучка дряхлеет в пустоши, сколько душе угодно. Подумаешь, процесс у него запущен! Таймири здесь нисколечко не виновата. Если кое-кто в болтовне удержу не знает, она вовсе не обязана нести за это ответственность.
Пестрая бабочка-Фараон (над выведением которой, надо сказать, потрудилось не одно поколение мастеров) сидела на ароматной гвоздике и мирно шевелила усиками ровно до тех пор, пока не подул ветер. Ветер согнал ее с гвоздики и внушил нехорошую, бунтарскую мысль о том, что в саду бабочке-Фараону сидеть вовсе необязательно. Мозг у летуньи был, конечно, примитивный, но даже в этом примитивном мозгу бунтарские мысли обосновывались необычайно прочно. Взмахнув крылышками раз-другой, она перепорхнула через ограду мастерской и устремилась к горам.
Господин Каэтта проводил беглянку равнодушным телескопическим взглядом. Что он надеялся разглядеть в телескоп
Увидав бабочку, ободрился вышедший погреться Эльтер. Со вчерашнего дня его лоб успели пробороздить две настораживающие морщины.
А бабочка-Фараон держала курс на запад, где, не щадя сил, шагал по равнине одинокий путник. За плечами у него болталась легковесная котомка, а следом крался неутомимый взвод шпионов. Во главе шпионского взвода стоял не кто иной, как Вазавр. А путника, как вы уже, наверное, догадались, звали Карионом. Он понятия не имел, с какой стороны ждать неприятностей, и потому ждал их отовсюду. Мысли у него, в отличие от мыслей бабочки, были четкие и отточенные, как нож для нарезки сыра. Карион предупредит философа Диоксида, чего бы ему это ни стоило! Пусть ночь тянется хоть тысячу лет, пусть густеет, сколько ей вздумается! Он не из тех, кто признаёт поражение при первой же неудаче. Вчера о каменистый речной берег разбилась его лодка. Половина припасов утонула, половину он выловил из ледяной воды и долго потом отогревался у наскоро разведенного костра. Ветры по равнине гуляли холодные, с такими ветрами шутки плохи, и скоро Кариона залихорадило. Но он продолжал идти. Шатался, спотыкался о колючки, падал.
Некоторые из отряда шпионов даже прониклись к нему сочувствием, но виду не подавали. Шпионы, а вместе с ними и Вазавр, нарядились лисами и следовали за юношей рыжей мохнатой стаей.
«Он приведет нас, куда положено. А там мы философа и сцапаем», — думал лис-Вазавр, втайне радуясь, что ему достался лучший плащ-модификатор. Эти плащи придворный Авантигварда изготовил специально для секретной операции. Надвинешь капюшон поглубже, застегнешь молнию — и ты уже не ты, а газель, волк или рысь. Мечтаешь о грации пантеры — пожалуйста! Желаешь меховую шубку — и это исполнимо, был бы только плащ под рукой. И не распознать в тебе будет ни командира, ни соглядатая. Нюх твой станет острым, глаз — зорким, ухо — чутким. Да и мерзнуть по ночам не придется. Вазавру уже давно хотелось узнать, каково это, когда в зверином теле человечья душа.
Карион не мог заметить слежки. Равнина была холмистая, и лисы, перебегая от одного холмика к другому, держались от путника на расстоянии, чтобы он не насторожился да не сбавил ходу. Во время коротких передышек, когда Карион в изнеможении прилегал на дернистую почву, Вазавр расцеплял зубами застежку на груди и превращался в самого себя. Доставал тетрадь, фонарик — и принимался строчить рапорт об операции. А чтобы Авантигвард не засомневался в достоверности рапорта и в усердии исполнителя, дополнял сухие данные краткими описаниями и собственными рассуждениями. Писал Вазавр малость неразборчиво, однако — надо отдать ему должное — без единой ошибки:
Ночь 11-ого дня, влажного лета, года Разливов.
Тащиться за мальчишкой — всё равно что шагать в неизвестность. Куда он нас ведет, леший знает! Мы следовали за ним по реке, но, когда посудину малого раздробило о камни на мелководье, пришлось причалить к берегу. Он ни разу не повел себя странно. Кажется, он просто не замечает нашего присутствия. По вашему совету, воспользовались плащами-модификаторами. Рыскаем меж холмов в облике лис. Донимает голод. Рядовые ропщут, но ничего, я их построю! В меху застревают проклятые колючки. Тут этого репейника пруд пруди. Правда, всё ж лучше, чем в пустыне.
Выражаю свою признательность его величеству, Икротаусу Великому, за оказанную нам милость и проявленное терпение. Клянусь честью, город Цвета Морской Волны будет взят!