Тайна «Архелона» (Крик дельфина)
Шрифт:
Океан принял в свои недра заразные обломки точно так же, как принимал он бетонные капсулы с отравляющими газами и радиоактивными отходами.
После гибели Катарины Бахтияр почти перестал выходить из каюты. В знак траура он отпустил щетину. Редкие жесткие волоски торчали из кожи серебряными занозами. Несколько раз он ходил к Коколайнену, выменивая спирт на шоколад и сгущенные сливки. Однажды он постучал в каюту Бар-Маттая.
– Святой отец, прочтите по душе убиенной какой-нибудь псалом… - глухо попросил стюард.
– Она была католичкой. Ей было бы приятно знать,
Бар-Маттай покачал головой:
– Я не святой отец…
– Все равно… Вроде как духовное лицо. Очень прошу вас.
Бар-Маттай задумался.
– Хорошо, я выполню твою просьбу.
– А нельзя ли нас обвенчать? Заочно?
– Нет. Я должен был услышать сначала ее согласие.
– Она согласна! Я знаю. Она ведь занималась своим ремеслом не от хорошей жизни. А у меня кое-что отложено. Мы бы неплохо зажили.
– Этого нельзя сделать еще и потому, - покачал головой Бар-Маттай, что вы мусульманин, а она католичка.
– У меня нет веры, святой отец. Мне все равно, Магомет или Христос. Я верю только в него, - и стюард выхватил из потайных ножен кривой индонезийский крис с волнистым лезвием.
– А что до ее согласия, то вы его услышите.
– Я не умею вызывать души мертвых.
– А вы попробуйте, ваше преподобие! Я бы дорого дал, чтобы услышать ее голос. Хотя бы с того света…
Бахтияр открыл гермодверь и переступил через комингс.
Коколайнен сидел в кресле, уронив голову на стол, будто вслушивался, что там творится, в выдвижном ящике.
– Эй, док… - осекся на полуслове Бахтияр.
Щеки корабельного врача были не бронзовы, а сини. Синюшные пятна проступали на лбу и руках. Из-под микроскопа торчал лист бумаги.
Строчки запрыгали у стюарда в глазах:
«Urbi et orbi! [Городу и миру, к всеобщему сведению (лат.).]
Я, корабельный врач «Архелона» майор медицины Уго Коколайнен, сим свидетельствую…(зачеркнуто)… разглашаю известную лишь мне служебную тайну…(зачеркнуто)… За неделю до выхода в море я дал согласие…(зачеркнуто)… Я единственный член экипажа, который знал, что среди ракетных боеголовок, принятых на борт подводной лодки, - четыре (в ракетных шахтах № 21 - 24) выполнены в варианте носителей бактериологического оружия… Генная инженерия…
Очевидно, произошла разгерметизация и утечка… Мои функции по контролю…(зачеркнуто). Mea culpa. [Моя вина (лат.).] Видит Бог, я ни в чем не виноват… По всей вероятности, вирусы в условиях слабой радиации и нашего микроклимата переродились, дали новый штамм… Я искал противоядие. Все бесполезно… Все бессмысленно… Я понял, что имею дело с неизлечимой формой «бронзовки». Подводный лепрозорий не лучше острова Юджин. Те, кто думает иначе, пусть живут и уповают на Бога…»
Рейфлинт повертел записку в пальцах, затем набрал кнопочный код сейфа, приподнял защелку замочной скважины.
Открывшийся запор мягко вытолкнул ключ. На внутренней панели коммодор еще раз набрал код - буквенный. Княженика - полное имя Ники он ввел в электронную память замка сам; щелкнула дверца «секретки»
Рейфлинт швырнул конверт в «секретку» и вызвал старшего офицера.
– Ропп, необходимо полностью герметизировать четыре кормовые шахты. Лучше всего заварить.
– Заварить?
– Да. Заварить. Наглухо. Ракеты, которые в них находятся, небоеспособны.
– Не проще ли разрядить их в безопасном районе?
– Я бы разрядил их по Вигваму!
– вырвалось у Рейфлинта.
Лицо Роппа испуганно вытянулось. Коммодор, спохватившись, раздраженно бросил:
– Какой там, к черту, безопасный район! Для этих ракет безопасных районов не существует… Ропп, если я вас ценю, то только за то, что вы не задаете лишних вопросов.
– Вас понял, сэр!
Старший офицер исчез.
Рейфлинту вдруг захотелось разрядить кормовые шахты по генеральному морскому штабу. Вспомнился прием у командующего флотом. «На ваш подводный рейдер, коммодор, возложены особые задачи…»
Мальчишкой в «индейских играх» Рейфлинт всегда был на стороне бледнолицых только потому, что те не применяли отравленное оружие. Теперь же в его ракетный колчан тайком вложили отравленные стрелы. И кто?! Бледнолицые братья в адмиральских погонах. Он, коммодор Рейфлинт, командир «Архелона», на самом деле всего лишь жалкий лучник, призванный спустить тетиву по сигналу…
Скрыли. Не доверили… Впервые за много лет захотелось расплакаться. Пешка! Рейфлинт хватил кулаком по столу. Испуганно метнулись в глубь аквариума рыбки…
Коколайнена командир приказал хоронить по морскому обычаю, но без ружейного салюта, исполнения гимна и приспускания флага.
Бар-Маттай, ежась о ночной сырости, прочел над зашитым в брезент телом погребальный псалом. Бар-Маттай не любил самоубийц, и эта смерть ничуть его не тронула.
Когда брезентовый куль с зашитыми в ногах гантелями доктора сполз по доске в воду, Барни, стоявший в первой шеренге, услышал за спиной шепот Бахтияра:
– Вот первый, кому удалось сбежать из этой крысоловки…
Бахтияр разыскал Сэма-торпедиста в жилом отсеке. Сэм спал на подвесной койке и долго не мог понять, почему оказался на полу.
– Знай же, скотина!
– тряс его стюард.
– Слышишь, подонок! Она ни в чем не виновата! Ты мне еще ответишь за нее, ублюдок!
Сквозь лабиринтные извивы трубопроводов, лазы, горловины, сквозь хаос нагроможденных друг на друга механизмов и агрегатов трюмный машинист Аварийный Джек и негр-барабанщик волокли, тащили, протискивали Бар-Маттая, на голову которого нахлобучили противогазную маску с заклеенными изолентой очками. Маску с него сняли только на дне трюма в выгородке - «пещере».