Тайна Белого камня (ранняя редакция)
Шрифт:
Но ни Вася, ни Лева не поддержали его, хотя и сами устали: до заката солнца надо было подойти как можно ближе к Лысухе.
У Левы начинало рябить в глазах от постоянного наклона головы. Ныла шея. Но он боялся оторваться от компаса, чтобы не сбиться с пути. Во рту пересохло.
— Послушай, капитан, на этот раз под нами нет реки. Что пить будем?
Миша словно давно ждал этих слов.
— У меня просто горло горит. Пить охота. Давайте остановимся…
— Вот, напомнил! — рассердился Вася на Леву. — Пойдем,
— Ага, найдешь! Здесь вон сушь какая!
— Помолчал бы ты лучше, Михаил. Вроде парень, а ноешь, как девчонка.
Эти слова подействовали на Мишино самолюбие, но ненадолго. Через пяток минут он снова забрюзжал:
— Пить хочу, аж шелестит в горле…
Вася решительно махнул рукой:
— Давай привал!
Да и пора было подумать об отдыхе и ночлеге: солнце уже садилось, и в бору с каждой минутой становилось темней.
— Вы тут устраивайтесь, а я воды поищу, — сказал Вася и, прихватив котелок, скрылся за деревьями.
Лева, скинув рюкзак, развалился на сухой пахучей хвое, которая, падая из года в год, устлала землю толстым ковром. Хотелось есть, а еще больше пить. Но сильнее всего была усталость. Она не давала подняться и идти вместе с Васей на поиски воды.
Миша совсем расхандрился: он то стонал, то вздыхал.
— Знал бы, никогда но пошел в этот дурацкий поход, — бубнил он. — Сиди вот теперь и подыхай без воды.
Поодаль, на небольшой гривке, раскинулись заросли низкого кустарника. В нем посвистывали и попискивали не то птицы, не то зверюшки.
— Что-то Василя долго нет, — произнес Лева. — Скорей бы шел.
Миша угрюмо молчал, опершись спиной о ствол дерева, и тупо глядел на носок порванного ботинка. На другой ноге лежала голова дремавшего Кузьки.
Стало еще темней. Бор почти затих: обитатели его уже спали или готовились к ночлегу. Вася не возвращался. Это начинало беспокоить Леву. Он привстал, настороженно прислушиваясь.
— Может, заблудился? Покричать, что ли?
— Что ты, сдурел?! Еще зверь какой-нибудь прибежит.
И словно в подтверждение его слов, в кустарнике хрустнула ветка и мелькнула чья-то тень.
— Кто это? — пролепетал Миша.
У Левы по спине пробежал неприятный холодок.
— Не знаю…
Ребята застыли на месте. Было ясно слышно, как кто-то тихо топал в кустарнике, потрескивая сушняком. Внезапно донеслось причмокивание и мычание.
Миша округлившимися глазами смотрел в сторону гривки. Страх сковал и Леву. Он хотел было перейти ближе к дереву, но в кустарнике в это время раздался звонкий чих. Он был настолько неожиданным, что Лева сел на землю, а Миша всхлипнул, будто подавился.
— Ааууыы! — вдруг завизжал он.
— Чего орешь, как ишак? — донесся из кустарника знакомый голос.
Вася подошел к друзьям.
— Воды не нашел, а вот черники
Если бы не темнота, то Вася увидел, как лицо «штурмана дальнего плавания» покрылось краской стыда за свою трусость.
— Ты, Василь? — еле вымолвил Миша дрожащим голосом. — А я… А мы думали… Смехота!
Но насколько смешно было Мише, выдавали зубы: они отбивали мелкую дробь.
Лева одернул его:
— Брось врать! Скажи прямо, что струсили. Думали — медведь.
Вася засмеялся.
— Здесь медведей нет. Зря боялись. Вы еще не ужинали?
— Без тебя-то?
— Тогда ешьте чернику с хлебом. Вкусно. И пить расхочется. Она сочная.
Лева и Миша набросились на ягоды.
Куда идти?
Ночь тянулась мучительно долго. Ребята спали беспокойно: мешали ночная свежесть, страх перед темнотой и бором и недалекое уханье филина.
Этот филин словно наэлектризовал Мишу. Он постоянно вздрагивал от диких тоскливых криков ночной птицы. Она то стонала, словно ей было невыносимо больно, то начинала отрывисто хохотать и всхлипывать. И от этого хохота и стона, от тоскливого шепота сосен у Миши пробегала дрожь.
Не радовал филин своими криками и Васю с Левой. Они лежали с открытыми глазами глядя в темень бора и настороженно прислушивались к любому шороху, треску, писку. После особенно жуткого крика филина Вася сел.
— Ох, даже нутро выворачивает!
Вася встал, нашел увесистую палку и с силой швырнул в сторону, где ухал филин. Палка глухо ударилась о ствол дерева, упала на землю. Крики прекратились. Вскоре они снова раздались, только уже подальше от лагеря. Это и дало ребятам возможность более или менее спокойно провести остаток ночи. Но сон их не освежил, не придал бодрости. Миша был мрачен. Тревога ночи не угасла в нем.
Лова взглянул на утомленное печальное лицо брата, подошел к нему.
— Ты чего? — спросил он тихо. — Заболел, что ли?
В его голосе послышались непривычно ласковые нотки. Мишу это сильно тронуло, и он жалобно проговорил:
— Домой бы, Лева. Устал сильно.
Леве стало жаль его.
— Потерпи. Осталось немножко. Сегодня, пожалуй, и назад вернемся.
Миша вздохнул, ничего не ответил и побрел за друзьями. Возобновилась вчерашняя жажда, а на пути не попадалось ни одного ручейка. Набрели на обширный черничник.
— Здесь и будем завтракать, — весело произнес Вася.
Он расстегнул рюкзак, вынул хлеб, отрезал четыре кусочка. Один из них бросил Кузьке. Лева, взяв свою долю, забрался в самую гущу ягодника. Вася тоже облюбовал себе куст, весь покрытый крупной черникой. Он издали поглядывал на Мишу, который вяло жевал хлеб, но жадно набрасывался на ягоду. Однако, как ни торопился Миша, а жажду унять не мог.