Тайна болезни и смерти Пушкина
Шрифт:
Согласимся, что во взаимоотношениях между Натальей Николаевной и П.П. Ланским, ощущается наличие какой-то тайны, которую с легкой руки их дочери А.П. Араповой, все пишущие на эту тему стараются вольно, а скорее невольно, скрыть, вернее, не замечать.
Однако, оставим пока наедине влюбленную пару и возвратимся к началу ноября 1836 года. Здесь мы подошли вплотную к раскрытию смой жгучей тайны Натальи Николаевны, которую она унесла с собой в могилу, скорее всего еще раз покаявшись и исповедовавшись за свой смертный грех, теперь уже на смертном одре (умерла Наталья Николаевна 26 ноября 1863 года).
Нарастающие как снежный ком долги медленно, но верно ввергали семью Пушкиных в нищету. Как мы уже отмечали выше, Наталья Николаевна обращается к брату Дмитрию за помощью, поскольку наступали столь тяжкие времена, «…что бывают дни, когда я не знаю, как вести дом» (июль 1836 года). Короче говоря, чтобы
И эта унизительная для гения земли русской операция по закладу имущества продолжалась практически до самой смерти поэта. За три дня до дуэли – 24 января 1837 года Пушкин под заклад столового серебра Гончаровых получил у Шишкина 2200 рублей. Всего за период с первого апреля 1835 по 24 января 1837 года Пушкин получил у А.П. Шишкина под залог двух турецких шалей, трех ниток ориентального жемчуга и разных серебренных вещей 15960 рублей [204] .
Дальше так жить становилось физически невозможно. Пушкин ждет только повода, чтобы через смертельную дуэль уйти из жизни, оставив на попечение государя свою разросшуюся семью.
204
Алексей Петрович Шишкин (1787–1838) – отставной подполковник Корпуса инженеров путей сообщения, ростовщик, петербургский знакомый Пушкина. С.А. Соболевский, серебряный сервиз которого был также заложен Пушкиным, называл Шишкина «самым добрым и честным ростовщиком». Пушкин называл Шишкина «…наш друг ростовщик и изобразил его в качестве персонажа в незавершенном замысле «Русский Пелам».
В отчаянии Пушкин пишет свое знаменитое стихотворение: «О бедность! Затвердил я наконец…», которое, как нельзя лучше отражает состояние мятущейся души поэта, ищущей «выхода» из безвыходного положения:
О бедность! затвердил я наконецУрок твой горький! Чем я заслужилТвое гоненье, властелин враждебный,Довольства враг, суровый сна мутитель?Что делал я, когда я был богат,О том упоминать я не намерен:В молчании добро должно твориться.Но нечего об этом толковатьЗдесь пищу я найду для дум моих,Я чувствую, что не совсем погибЯ с участью моей [205] .205
Перевод, вернее, черновое начала перевода отрывка монолога Федериго, героя драмы английского писателя Барри Корнуэла (псевдоним Бриана Уалтера Проктора) (1787–1874) «Сокол». Пушкин хорошо был знаком с творчеством этого плодовитого поэта, прозаика и драматурга, много его переводил. Буквально в день поединка он пишет письмо к переводчице А.О. Ишиковой с просьбой перевести для своего «Современника» несколько драматических очерков Барри Корнуэла – похвалив ее за перевод «Истории в рассказах», которой он поневоле зачитался. «Вот как надобно писать!»
Понятно, что между героем драмы «Сокол» английского поэта Барри Корнуэла Федериго и Пушкиным лежит далеко не идентичная жизненная коллизия, описанная Корнуэлом, но без сочувствия этому герою, который озвучил те же настроения, которые терзали Пушкина, вынужденного для содержания семьи закладывать необходимые по жизни вещи, такой перевод вряд ли состоялся бы и не получил бы такого трагического звучания.
И Наталья Николаевна, скорее всего с подсказки или по совету Идалии Григорьевны Полетики, решила дать этот повод своему мужу. И. Полетика, смертельно ненавидя Пушкина, просто не могла не участвовать в «разработке» этой мистификации. Причина ее лютой ненависти к поэту и по сей день остается тайной за семью печатями. Еще в конце 1833 года их отношения были весьма дружескими, о чем можно судить из содержания письма Пушкина к жене из Болдина в Петербург от 30 октября 1833
По мнению П.И. Бартенева, Пушкин «не внимал сердечным излияниям невзрачной Идалии Григорьевны и однажды, едучи с ней в карете, чем-то оскорбил ее». Чем можно оскорбить влюбленную в мужчину женщину? Хотя Бартенев и не договаривает, но ясно же, что только невниманием мужчины, а еще хуже насмешкой над ее чувством, на что Пушкин был большой мастер. Бартенев, как и все современники Пушкина, будучи влюбленными в поэта, наплетут сто бочонков с чертями, чтобы оправдать своего кумира. Далеко не «невзрачной» была Идалия Григорьевная – внебрачная дочь барона, а с 1826 года графа Григория Александровича Строганова (1770–1857) и португальской графини красавицы д'Ойенгаузен (в первом браке графиня д'Ега), впоследствии ставшей законной женой графа и получившей в православии имя Юлии Павловны Строгановой (20.08.1782–2.11.1864 гг.). Напротив, многие современники находят И. Полетику очень красивой и умной женщиной, но склонной к всевозможным амурным интригам, весьма влюбчивой и мстительной к тем, кто отвергает ее амурные притязания. Похоже, что Пушкин попал «под раздачу» как раз по этой причине. То ли до нее дошли слухи, распространяемые П.А. Катениным, что Пушкин «кастрат», то ли сама Наталья Николаевна, в пылу откровенности, поделилась с подругой, что ее муж импотент, но иначе никак нельзя объяснить столь резкую смену любовного интереса к поэту на жгучую ненависть. Сохранились документальные данные и свидетельства современников о дружбе И. Полетики с Геккерном и Дантесом, с которым у нее была любовная связь (этот шалун свое не упустит), но к Пушкину, по словам того же П.И. Бартенева, она «питала совершенно исключительное чувство ненависти, и даже к самой памяти к нему», которое сохранила до самой смерти. И, скажите на милость, что это за столь задушевная близость неразлучных подруг, если одна из них смертной ненавистью ненавидит мужа другой?
Как бы то ни было, но мистификация со «встречей» Натальи Николаевны с Дантесом на квартире И. Полетики была как нельзя кстати. Пушкин, конечно, все понял, но не мог не воспользоваться случаем, чтобы довести до конца свой замысел самоубийства через дуэль с отличным стрелком.
На следующий день он сочиняет и рассылает друзьям по почте «письма рогоносца», а уже 4 ноября 1836 года вызывает Дантеса на дуэль, обвинив его и его «папашу» в сочинении этого «пасквиля». Как дальше развивались события подробно описано в многочисленных монографиях и статьях известных исследователей пушкинистов и беллетристических произведениях писателей и просто пушкинолюбов, поэтому приведем лишь некоторые фрагменты этой преддуэльной эпопеи.
Мистификация Натальи Николаевны со «свиданием» на квартире И. Полетики упала на унавоженную почву и сработала на славу. Князь П.А. Вяземский, который в числе первых узнал об этой «встрече» и в числе других друзей Пушкина получивший запечатанный конверт, пишет в своей объяснительной записке Великому Князю Михаилу Павловичу от 14 февраля 1837 года: «письма анонимные привели к объяснению супругов и заставили невинную, в сущности, жену признаться в легкомыслии и ветрености…; она раскрыла мужу все поведение молодого и старого Геккернов по отношению к ней; последний старался склонить ее изменить своему долгу… Пушкин был тронут ее доверием, раскаянием и встревожен опасностью, которая ей угрожала».
Друзья поверили, что интрига с письмами затеяна Геккернами, но в неотправленном письме графу Бенкендорфу от 21 ноября 1836 года, Пушкин намекает, что «антигероем» «пасквиля» не обязательно является Дантес: «Утром 4 ноября я получил три экземпляра анонимного письма, оскорбительного для моей чести и чести моей жены… Мне не подобало видеть, чтобы имя моей жены было в данном случае связано с чьим бы то ни было именем. Я поручил сказать это г-ну Дантесу. (Курсив мой. – А.К.)
Между тем развернулась широкая компания по предотвращению дуэли. Около полудня 5 ноября к Пушкину приходит барон Геккерн; он сообщает ему, что по ошибке распечатал письмо, адресованное Дантесу, который на дежурстве в полку и ничего не знает о вызове. От имени приемного сына он принимает вызов, но просит отсрочки на 24 часа. Пушкин дает согласие на отсрочку. Вечером, узнав, что Пушкин послал Дантесу вызов, сестры Гончаровы и Наталья Николаевна отправляют И.Н. Гончарова в Царское Село за Жуковским. В какой-то из ближайших дней Геккерн, любым способом готовый остановить дуэль, обращается к Н.Н. Пушкиной с просьбой написать Дантесу и умолять его не драться с ее мужем.