Тайна брата

Смит Дэн

— Это случайно, я не хотел…

— Попробуй для разнообразия думать не только о себе, но и о других. — Стефан говорит все громче, и я отступаю еще на шаг.

— Ты путаешь мальчика, — говорит Ба.

— А может, пора уже немного его попугать? Может, от страха он начнет соображать?

— Пожалуйста, — просит мама очень тихо, почти неслышно, но все, замерев, смотрят на нее. — Пожалуйста, не надо кричать.

— Правильно, — соглашается дед, ухватив Стефана за руку. — Хватит уже.

— Мальчики, давайте вы пойдете в кухню? —

предлагает Ба. — Я отведу вашу маму наверх, а потом спущусь и сделаю чай. Пора успокоиться. И так вечер выдался насыщенный.

Никогда я не видел Стефана таким взволнованным. Он даже сидеть не может, носится по кухне, а глаза смотрят вниз из-под нависающей челки. Туда-сюда, туда-сюда, по черно-белым клеткам шахматной плитки. Туда-сюда.

Мы с дедом сидим за столом и смотрим на Стефана.

Наконец он замирает, облокотившись о раковину, и заводит руки за спину.

— Мне жаль, — говорит он, глядя на меня так, будто вот-вот взорвется. — Зря я кричал. Просто… Нет, если честно, мне не жаль. Просто ты не понимаешь, что творится. — С каждым словом голос становится все громче. Стефан даже поднимает сжатый кулак. — Вряд ли ты знаешь, сколько проблем бывает из-за самых мелких мелочей. Скажет человек, что думает, а потом за ним приходят. Иной раз достаточно, чтобы у тебя нос был слишком длинный, или волосы слишком темные, или стоит не отправить ребенка в «Дойчес юнгфольк».

— Я знаю про…

— Кстати, ты в курсе, что они забрали папу твоей подружки?

— Что? Папу Лизы? Нет, — отшатываюсь я. — Я думал, он солдат, сражается…

— Он был учителем в школе! — кричит Стефан, вбивая правый кулак в левую ладонь. — Не солдатом, а учителем. Отказался вступить в партию, говорил вещи, которые не стоило говорить, в том числе о твоем фюрере, и его объявили коммунистом, забрали, и больше его никто не видел.

— Он был коммунистом?

— Нет, Карл, — качает дед головой. — Он был учителем, а потом Вольф забрал его.

— Наверно, он что-нибудь натворил…

— Он не сделал ровным счетом ничего! — рявкает Стефан. — Когда уже твоя дурная башка поймет?

— Стефан, прекрати, — поднимает руку дед.

— Нет уж, пусть слушает. — Стефан смотрит на деда, а потом втыкает взгляд в меня. — Хватит притворяться. Он должен уяснить, что не обязательно что-то сделать. Достаточно сказать или подумать. Один-единственный человек донесет на тебя в гестапо, и все, пиши пропало. Находятся даже те, кто сдает родичей.

От тяжелого взгляда у меня сводит живот, а Стефан продолжает кричать:

— А знаешь, что случается с теми, кого забирают? С такими, как папа Лизы? Их отводят в управление и там пытают. Заставляют самому подписывать приказ взять под стражу, а потом отправляют в концлагерь и там пытают снова.

И эти концлагеря куда хуже, чем тот, где был я. Оттуда не возвращаются. Там умирают от голода. Вот как поступает твой фюрер с инакомыслящими.

— Умирают от голода? — качаю я головой. — Не может быть. Они еще приедут домой. Просто их научат быть правильными немцами. Они там занимаются спортом…

— Карл, там умирают. — Брат снова бьет кулаком в ладонь. — И бедные солдаты в России тоже умирают. Как наш папа. Вот как твой фюрер нас любит. — Стефан, всхлипнув, на миг отводит глаза. Голос его становится тише. — Ты что, правда веришь, что отец хотел ехать на войну?

— Я…

— Черта с два. Папа не хотел уезжать, он хотел остаться с нами. Как он может о нас заботиться, если его отправили в такую даль?

— Не понимаю…

— Нацисты заставили его ехать на войну. Он не мог отказаться. Он хотел остаться, но его забрали силой, ясно? Твой фюрер отнял его у нас. Отправил в бой. Убил его. Листовки не врут.

Стефан замолкает, но слова его эхом звенят у меня в ушах.

Набрав полную грудь воздуха, Стефан зажмуривается. Открыв глаза, он смотрит на меня и качает головой.

— Пожалуйста, скажи, что теперь ты понял.

Киваю. Голова идет кругом от чувства вины, предательства и того, что я был частью этого ужаса. Представляю, как плохо было Лизе, когда забрали ее папу; как тяжело ей даже говорить об этом; что она подумала, увидев меня в форме? Вспоминаю слезы Йохана Вебера и как Аксель Юнг унижал его. Вижу, как Стефана забирали в гестапо, и по шее бежит холодок от мысли, что он мог бы не вернуться. И перед глазами встают кроваво-красные слова:

Листовка

Назавтра Лиза зовет меня на улицу. Я не буду обсуждать с ней вчерашнее. Меня терзают смешанные чувства. В голове царит каша, мысли ворочаются с трудом.

— Здорово, что ты снова без формы, — первым делом заявляет Лиза.

— Надоело играть в солдатика, а? — подначивает Стефан, появляясь у меня за спиной, и ерошит мне волосы.

Я аж отскакиваю. Точно, сегодня суббота, у него свободное утро.

— В чем дело, братишка? Стесняешься перед своей девушкой?

— Она не моя девушка.

Стефан, присвистнув, поднимает руки.

— Ну извини. — Закатив глаза, он поворачивается к Лизе. Та хихикает.

— Ладно, пошли, — говорю я, выходя на улицу.

— Не лезь в неприятности, — говорит Стефан, закрывая за нами дверь.

На улице чисто, небо голубое, единственное облачко белеет в вышине. Так непохоже на вчерашнюю ночь, будто мы очутились на другой планете. Листовок не видать, наверное, еще затемно кто-то прошел и собрал их.