Тайна Черного дома
Шрифт:
— Она, извините, какая?.. — осведомился доктор.
— Это в каком смысле? — удивленно воззрился на него Тол их. — Ясно — человеческая!
Лицо Шуйского осветила улыбка земского врача.
— Вы когда мочились?
— Я сюда вообще не мочился, — покачал головою Толик. — Это не мое!
После некоторой паузы Шуйский взял все-таки в руки бутылочку.
— Видите ли… для точного ответа мне необходима утренняя порция мочи — сразу после сна.
— Ну, а по этой… — Артист не хотел произносить непривлекательного слова, — вы что-нибудь сказать можете? Я
Не очень охотно Шуйский повернулся к свету, отвинтил колпачок. Отчего-то он почувствовал себя неуютно, как на каком-то экзамене.
— Запах и цвет… м-м-м… мужчине, я думаю, лет двадцать пять-двадцать шесть. По-моему, практически здоров…
— Практически?..
— Так принято говорить здесь. Короче говоря, здоров!
— Надо же! — Толик не мог скрыть удивления. — Все угадано: и возраст и пол. Хорошую мне наводку дали.
— Что-что?
— Этого хватит? — вместо ответа спросил Толик, протягивая доктору пять сотенных бумажек долларами.
— Это много… — отозвался Леонид Борисович дрогнувшим голосом. Сумма, по его понятиям, была невероятная — за такую малость.
— Так будет всегда. Но одно условие, доктор. Раза два или три в месяц к вам будут приходить от меня люди. И вы будете давать им… как это у вас называется?
— Заключение?
— Вот именно. И ни о чем не спрашивайте. Страх, желание заработать и любопытство сплелись в душе эскулапа, как три пиявки.
— Видите ли… — доктор замялся, — за такие деньги, как я понимаю, вам нужен абсолютно точный ответ.
— Ну это уж… — Толик посмотрел на него, как на ненормального: кому же, в самом деле, нужен неточный ответ!
— Вы не так поняли меня. Ответ будет всегда точным! Но для гарантии… я должен видеть больных.
— Это… не совсем будет удобно. А зачем, если вы… — Толик кивнул на колбу, — все и так угадали?
— Есть некоторые нюансы. Коротко говоря, моча — одномоментный, локальный анализ. А по цвету лица, по кое-каким другим признакам можно все определить с большей степенью вероятности. Имея, конечно, и мочу…
— А что вы можете сказать, к примеру, о моем лице? — Толик улыбнулся с некоторой робостью, как всякий пациент, ожидающий приговора.
— Лучше, если бы вы… — Шуйский показал глазами на колбу. — А впрочем, ваше лицо и так говорит мне о полном здоровье!
Он был стреляный воробей и отлично знал, как приятно такое услышать пациенту.
Низкорослый заказчик появился вновь у Шуйского через неделю. Вместе с ним явился человекоподобный слон — с физиономией, от которой доктору стало нехорошо. Детоубийца, головорез, да и только!
— Давайте скорее сосуд, доктор! — приказал низкорослый, хохотнув. — Натерпелся, бедняга!
— Натерпелся, блин… — подтвердил Детоубийца, выхватывая у Леонида Борисовича колбу. Тут же вынул свой «прибор» величиной с докторскую перчатку, разом напрудил колбу до краев, а оставшееся долго изливал в раковину.
— Скоро ты там?! — поторопил его спутник, но уже иным, совсем неинтеллигентным голосом.
— Ща-а… — Слон выпустил газы напоследок и застегнул на штанах молнию.
Все это очень
Но выставить он их не посмел. Он чувствовал, что влипает в историю, если уже не влип. Делать нечего, пришлось исполнять означенную роль. По-хамски переполненной колбе ему заранее было все понятно. Однако, изобразив сосредоточенность, он еще минуты две-три смотрел на мясистое с красноватым отливом и двумя недвусмысленным шрамами лицо этого как бы человека. И сказал, не выходя из «земской» интонации:
— У вас печень несколько увеличена… сударь.
— Во, зараза! — удивился, хохотнув, Детоубийца.
— Ша! — Это у маленького вырвалось непроизвольно и потому естественно. — А почки, селезенка… остальной ливер?
Если у человека в услужении находится такой тип, подумал Шуйский, кто же тогда он сам?
— Доктор, вы меня слышите?!
— Н-да, простите… если нездорова печень, исподволь барахлит и остальное.
Оставив на столе пять сотенных зеленых бумажек, жуткая парочка покинула кабинет.
Леонид Борисович радовался этим деньгам, и в то же время они жгли ему руки. В детстве, году в сорок шестом, его приятель Борька Шлыков добыл у солдата-санинструктора поллитровую бутылку сладкой тягучей жидкости, а Леня Шуйский стащил из дома два толстых куска белого хлеба. Неумело присасываясь к бутылке, они пили жидкость из горлышка, пуская туда слюни, и заедали хлебом. То далекое пойло вызывало у маленького Леонида Борисовича одновременно чувство наслаждения и тошноту. А минут через пятнадцать их жестоко рвало в темном и сыром углу двора, за сараями. Жаль было до слез напрасно истраченного хлеба! Потом он узнал, что в бутылке был глицерин, который солдат пожертвовал Борьке для выведения цыпок. А тот ненароком лизнул языком горлышко…
Сейчас Леонид Борисович испытывал что-то подобное. Ему и сладко было от смятых зеленых бумажек, которые он тут же убрал в карман, и с души воротило.
Обратиться в милицию? Попробуй-ка, обратись! Тогда пришлось бы признаваться в своей «частной практике», никак не оформленной. Но больше, пожалуй, Шуйский боялся не милиции, а маленького посетителя. И, как видно, боялся не зря. А кроме того, прошлый гонорар в долларах он уже потратил. И знал, куда потратит теперешний.
Через десять дней ему позвонили домой. А на следующее утро, перед работой, за ним заехал другой «слон», очень похожий на первого, как бывают похожи кирпичи или автоматы Калашникова.
Иномарка свободно скользила по московским улицам, в левом ряду, никому не давая обогнать себя, словно в ней ехали члены ЦК или сотрудники КГБ. И глупая надежда осветила испуганную душу Леонида Борисовича на одном из перекрестков. Может, все-таки они кагэбэшники, не более того…
Его привезли в один из пустынных сретенских переулков. Особняк, возле которого они остановились, был густо черен — буквально от фундамента до конька облицован темной матовой плиткой. Никакой вывески ни на фасаде, ни возле дверей Леонид Борисович не обнаружил.