Тайна дома №12 на улице Флоретт
Шрифт:
Со всех сторон раздалось шуршание газет — прочие посетители «Злобб» наделили нарушителя спокойствия осуждающими взглядами, после чего вновь вернулись к своим мизантропическим статьям прямиком из Старого центра.
Сэр Пемброуз между тем ответил:
— Они никогда не тянут с обедом. Если они схватили ее, боюсь, она…
Доктор перебил его:
— И все же мы уверены в том, что время есть, — твердо сказал он. — Хоть его и немного. Нам сообщили, что она им зачем-то нужна.
Сэр Пемброуз задумался — кажется, он сделал какие-то выводы, которыми не спешил делиться с собеседниками.
Доктор продолжил:
— Так
— И что вы предлагаете? — раздраженно бросил сэр Пемброуз. — Заявиться на Флоретт, двенадцать, взять дом штурмом и расправиться со всеми прихвостнями Карниворум Гротум, а заодно и с ним самим? Да будет вам известно, что кое-кто уже пробовал, и ничем хорошим это не закончилось. Ну да, вы же не знаете про братьев Лэмп.
— Мы не знаем, — кивнул доктор Доу. — И, думаю, сейчас наиболее подходящее время, чтобы наконец узнать. Расскажите нам. О братьях Лэмп. О появлении Карниворум Гротум в Габене и о профессоре Гранте. Расскажите, как вы стали тем, кто вы есть — охотником на плотоядные растения.
Сэр Пемброуз тяжко вздохнул.
— Это бессмысленно.
Доктор Доу глядел на него не моргая.
— Мы прекратим злодеяния жильцов дома у канала раз и навсегда, — процедил он. — С вашей помощью или без нее. Но в любом случае мы должны знать, с чем нам предстоит столкнуться. Вы ведь сами сказали, что мы качнули маятник. Мы разоблачили их, и все как прежде уже не будет. Вы понимаете это лучше, чем кто бы то ни было.
— Вы не охотник, — гневно ответил сэр Пемброуз. — Не солдат и даже не полицейский. Вы — простой доктор.
— И еще я! — вставил Джаспер, оскорбленный тем, что его забыли.
— Ну конечно! — усмехнулся охотник. — Доктор и мальчишка! Победа в кармане!
— И тем не менее, мы те, кто верит вам. И прекрасно осознает угрозу…
— Вы ничего не осознаете! Вы вообще ничего не понимаете…
— Так позвольте нам понять.
Сэр Пемброуз прищурился.
— Что ж, ладно, — сказал он. — Я расскажу вам. Скрывать что-либо больше не имеет смысла. Ваша неосмотрительность, будьте вы неладны, действительно все изменила. Закажите мне чашку кофе и дюжину папиреток «Флориттин» — рассказ будет долгим.
— Я полагал, вы курите «Гордость Гротода».
Сэр Пемброуз лишь усмехнулся…
Вскоре заказ принесли. Человек, прикидывавшийся мистером Драбблоу из девятой квартиры, сделал глоток кофе и зажег папиретку.
После того, как официант удалился, он начал свой рассказ…
…«Охотник на плотоядные растения»… Подумать только, а ведь когда-то я и помыслить не мог, что меня ждет такая судьба. Моя жизнь связана с плотоядными растениями с самого детства, и не сказать, что юные годы — это то, что хочется вспоминать, сидя у камина долгими зимними вечерами.
Родители мои, большие любители театра, почти все время проводили в Старом центре или на Набережных. Как вам известно, детям в Габене запрещено посещать театр, и, чтобы я не оставался один, отец с матерью отводили меня к дедушке.
Мой дедушка человеком был веселым и добросердечным. Он всегда ждал меня с нетерпением
Я любил дедушку, любил гостить у него. Но было в его доме кое-что, что вызывало у меня настоящий ужас. «Кое-что» стояло в углу гостиной, росло в горшке и, как мне казалось, неусыпно наблюдало за всем, что происходит в квартире. Мухоловка Бергмана, тварь с пухлым вислым бутоном-ловушкой, в котором с легкостью мог поместиться человек целиком, почти не шевелилась, но я искренне верил, что она просто прикидывается.
Дедушка, в свою очередь, относился к растению, как к старому другу: регулярно его поливал, подрезал сухие лозы, даже обсуждал с ним новости из газет. А еще он заказывал для него мух, которых привозили с рынков Хартума, — каждая была размером с кулак взрослого мужчины. Этими страшилищами он и кормил свое растение — всегда четыре раза в день. Но я знал — догадывался! — что мухоловке мало, что эта тварь в горшке пускает свои слюни на добычу покрупнее.
Сидя на дедушкином диване, я буквально спиной ощущал, как растение наблюдает за мной. Я говорил деду, что боюсь эту тварь, что она хочет меня сожрать, но он лишь отшучивался и уверял, что эти мухоловки для человека не опасны. И тем не менее, невзирая на его слова, меня охватывала дрожь всякий раз, как я глядел на растение в углу, а ночами меня мучили кошмары.
Как сейчас помню, мне снилось, что проклятая мухоловка оживает в тот самый миг, как в квартире гаснет свет, начинает шевелиться, а потом выкапывается из своего горшка и на корнях, как на щупальцах, медленно, но неотступно ползет по гостиной, взбирается на лестницу, а потом, добравшись до двери моей спальни, обхватывает ручку лозой… дверь скрипит, открываясь, и… а затем я неизменно просыпался с криком и в холодном поту.
Родители всерьез не воспринимали мои страхи, мама так и вовсе считала, что меня мучают кошмары из-за того, что я ем сладкое. Хорошо, что отец не позволил ей лишить меня той единственной конфеты, которую мне давали раз в день на ланч.
Впрочем, скоро возможное лишение конфеты перестало казаться мне чем-то таким уж ужасным. Случилось то самое, роковое событие, навсегда изменившее мою жизнь.
Однажды дедушка пропал. Он просто исчез. Бесследно.
Родители отвезли меня к нему, как обычно, но дверь никто не открыл. «Видимо, он забыл о том, что должен был приглядеть за Уолтером, и просто куда-то вышел», — так они решили и вынужденно отменили свои планы. Спектакль, на который родители собирались, был уже далеко не премьерой, и все равно мама в тот вечер раз из раза напоминала мне, какая я обуза.
На письма дедушка не отвечал и на следующий день также дверь не открыл. Тут уж всем стало ясно, что что-то стряслось. Родители вызвали констебля, тот вскрыл замок и провел нас в квартиру.
Пальто и шляпа дедушки висели на вешалке в прихожей, но самого его дома не оказалось. Учитывая, что входная дверь была заперта изнутри, констебль лишь развел руками.
Я знал, что произошло на самом деле. Я пытался сказать, что дедушку сожрало растение из его гостиной, но мне никто не поверил — полицейский расхохотался, а мать пригрозила мне поркой, если я продолжу настаивать на своих бреднях.