Тайна двух лагерей

Макеев Алексей Викторович

Гуров не стал обижать хозяина. Кофе без добавок нравился ему больше. Поэтому он просто выставил вперед большой палец и заодно поинтересовался, где же Зайцев раздобыл такую интересную приправу, после чего минут десять он и Стас слушали историю о том, кто и когда собирал чудесную травку, как именно высушивал и как положено такую ценность правильно хранить.

– Эмма Эгерт состоит в Союзе художников с 1970 года. В интернете о ней ни слова, но на сайте, где предлагают свои услуги частные преподаватели, я нашел контакты какой-то Эммы Эгерт, предлагающей частные уроки живописи. Думаю, это она. Слишком редкое имя. В частности, дама учит рисовать портреты. Объявление было дано десять лет назад,

но указано, что его автор был на сайте два дня назад. Отзыв о ней только один, был написан в этом месяце. Некая Жанна сообщает, что довольна оказанной услугой. Это все.

Стас Крячко протянул Гурову бумагу с номером телефона.

– Контакты Эммы Эгерт. Ни электронной почты, ни портфолио. Только номер телефона.

– Это стационарный номер.

– Да, Лев. Имеем то, что есть.

– Пробей по нему адрес.

– Уже сделано. Ты удивишься, Гуров, но она соседка Гоши Курепова.

Гуров проверил все еще раз. Эмма Эгерт и Гоша действительно проживали на одной улице. Разнились только номера домов.

– Мне кажется, мы на верном пути, – пробормотал Гуров. – Надо ехать.

Уже знакомая дорога заняла немало времени. Близился вечер, людей и транспорта становилось все больше и больше. Благополучно преодолев два неисправных светофора и легкое ДТП, «Мерседес» Крячко наконец остановился возле дома Гоши Курепова. В соседнем проживала Эмма Эгерт.

– Навестим? – кивнул Стас на дом Гоши.

– Посмотрим, – бросил Гуров. – Ох, как я не люблю такие совпадения. Только с толку сбивают.

– И не говори. Но наша Эмма легко согласилась на встречу, а это плюс в данной ситуации.

– Счастье, что она вообще жива, – добавил Гуров. – Ей за восемьдесят все-таки.

Наверное, с учетом того, что Зайцев уже описал ее внешность, Гуров приготовился увидеть перед собой нечто ветхозаветное и пахнущее нафталином, одетое в бархатное платье, и обязательно в туфлях, а не в домашних тапочках. Но Эмма выглядела совсем не так. На ней были джинсы глубокого серого цвета и свободная толстовка, а тапочкам она предпочла белые кроссовки «Найк». Но несмотря на то, что под одеждой можно скрыть возрастные изменения, на лице они останутся в любом случае. А вот лицо Эммы как раз таки и не выглядело молодо, и даже зачесанные назад длинные седые волосы, заплетенные в косу, никак не убавляли возраст.

– Молодые люди, могу я попросить ваши удостоверения? – произнесла она хорошо поставленным низким голосом.

Гуров и Крячко тут же полезли в карманы. Служебные удостоверения Эмма Эгерт изучала долго, не щурясь, не отдаляя от лица или, наоборот, не поднося к нему вплотную. «Делает вид, что различает мелкие буквы, – подумал Гуров. – Стесняется показывать, что у нее плохое зрение». Однако когда Эмма протянула Гурову его удостоверение и заметила, что фотографию в нем пора бы сменить, так как Гуров на ней выглядит слишком молодо, а сам верхний правый угол фотографии начал отклеиваться, он уже не знал, что и думать. Догадки о линзах исчезли сразу, как Гуров взглянул в глаза Эммы. Взгляд был ясным, а радужка не казалась выцветшей, как это обычно бывает у людей пожилого возраста. Ну не будет человек в ее возрасте пользоваться линзами. Зачем? Очки удобнее для стариков в использовании. Неужели до старости сохранила отличное зрение?

– Что ж, проходите, – разрешила Эмма. – Можете называть меня Эмма Генриховна. Вам повезло, что вы застали меня дома. Ко мне скоро должен прийти ученик.

Гуров сразу распознал планировку квартиры, он не раз бывал в таких. Маленькая, всего две комнаты, с балконом в той, что поменьше. Уютное гнездышко для небольшой семьи или одинокого человека. Правда, санузел крохотный, а кухня чуть побольше, будто игрушечная, но отдельной квартире в зубы не смотрят.

– Сюда, пожалуйста.

Эмма провела их по коридору в дальнюю комнату. Тут стоял диван, телевизор и, разумеется, царила особая атмосфера. Никаких шкафов или

тумбочек, зато стеллаж присутствовал во всю стену. И столько тут всего, что можно было рассматривать целый день. Книги занимали мало места, и все сплошь классика в лице Пушкина, Гоголя, Стивенсона и Лондона. Зато огромных папок, из которых выбивались листы бумаги с потрепанными краями, было столько, что они, казалось, вот-вот упадут под собственной тяжестью, а их содержимое разлетится по всему полу. И разумеется, на полках присутствовали атрибуты художника в виде кистей разных мастей, разноцветных карандашей, каких-то ножичков, подставок, флаконов с растворителем и шпателей. Несколько старых фотографий, без рамок, были прислонены к тому, что нашлось поближе. Это были групповые снимки, на которых обычно сложно различать лица. Очевидно, так Эмма хранила память о своих учениках.

– Присаживайтесь, – пригласила она. – А я постою.

– Невежливо сидеть, если дама стоит, – заметил Гуров.

– Не обращайте внимания, – властно произнесла Эмма. – Я абсолютно уверенно держусь на ногах. Привычка стоять за мольбертом. Не будем терять времени. По телефону вы сказали, что вам нужна моя консультация. Что ж, я рада, если смогу быть вам полезна.

Гуров и Крячко решили все-таки сесть на диван. Эмма продолжила стоять, но слегка облокотилась плечом о стеллажную полку.

– Прежде чем вы начнете… – подняла Эмма указательный палец. – Почему именно я? У вас нет своих консультантов?

– Нам посоветовал вас ваш бывший ученик, – не моргнув глазом выдал Гуров.

– Могу я услышать его имя?

– Антон Зайцев. Вы когда-то преподавали в «Строгановке»…

– Не преподавала, – оборвала Гурова Эмма. – Разрешите, я внесу ясность. Я никогда не преподавала в «Строгановке». Я замещала педагогов, если они по какой-то причине отсутствовали. Но не преподавала. Это важно.

– А в чем разница?

– В том, что я играла роль надежной «заплатки» в том месте, где нечасто можно встретить действительно одаренных людей. Большинство из них к последнему году обучения не умеют ничего, зато сколько амбиций! Они же теперь скульпторы, живописцы! Не связывайте меня с этим местом. Слышать не хочу.

Она поджала губы и вздернула подбородок. Попытку начать разговор можно было считать проваленной.

– Но я помню Антона Зайцева, – неожиданно улыбнулась Эмма. – Симпатичный рыжий паренек. Не слишком высокий. Немного нагловат, но умел вовремя остановиться. Вот его я бы никогда не назвала блатным. А таких у нас было немало, поверьте. Антон хорошо рисовал, он был старателен и умел работать в отличие от других. Особенно хорошо ему удавались пейзажи. Знаете, такие неприхотливые, которые часто пишут, чтобы набить руку, а никак не из-за их глубоко спрятанной красоты. А вот Антон умел находить эту красоту и раскрывал ее в мельчайших деталях. В каплях росы на травинке, в отражении звезд в человеческих зрачках, в едва заметной тени в области ушной мочки. Он пробовал себя в портретах, кажется, но точно я утверждать не буду. Ну что еще? Наверное, этого хватит. Да, я помню Антона. Как он там?

– А… Нормально. – Стас натянуто улыбнулся. – Пишет свои пейзажи. Ездит на рыбалку.

– Рада за него, – отчеканила Эмма Генриховна. – Итак, молодые люди?

Гуров пояснил суть простыми словами: кто-то превращает людей в обездвиженных кукол, вероятно с помощью наркотического вещества, после чего использует их в качестве материала для создания объемных «картин». Для этой цели у него имеется специально оборудованное место, антураж которого выглядит, мягко говоря, очень страшно. Никаких физических увечий преступник своим жертвам не наносит. Наоборот, после того как достигает своей цели, он перемещает их в относительно безопасное и безлюдное место, не тронув ни документов, ни денег. Две жертвы запомнили его под именем Алексей. Может быть, Эмма Генриховна вспомнит, были ли у нее ученики или знакомые с такими наклонностями?