Тайна горы Крутой
Шрифт:
Друзья уже несколько раз поднимались из-за стола, благодарили за угощение и пытались улизнуть, но Мария Кирилловна, не слушая оправданий, заставляла их садиться и попробовать новое кушанье. Выручил ребят Коля Хлебников.
Старший садовод ворвался в столовую без стука, дышал тяжело: на третий этаж взбежал за три секунды. Бледное лицо Николая было перепачкано землей, волосы всклокочены, рубашка выбилась из-под узенького желтого ремешка и топорщилась. Он пытался что-то сказать и не мог: сильное волнение мешало ему.
— Что случилось? — спросил, поднимаясь, Василий
Коля передохнул и заговорил торопливо, сбивчиво, проглатывая окончания фраз:
— Василь Тимофеевич, они… листья все съедят у нас! Мы пришли, а их… Ползают по стволам…
— Говори понятней! — заволновался Василий Тимофеевич. — В саду?
— Ага! Вот такие, — Коля протянул серенькую фуражку с изломанным козырьком.
Василий Тимофеевич быстро расчистил на столе место и хлопнул по скатерти ладонью:
— Вытряхивай сюда!
Коля послушно опрокинул над столом фуражку, и все увидели копошащийся комок гусениц. Они поползли в разные стороны.
— Златогузки! — вырвалось у Василия Тимофеевича. — В саду златогузки!
— Сначала мы семь штук нашли! А потом…
— В ружье! — скомандовал Василий Тимофеевич. — Павлик, беги к Ильиничне, попроси, чтобы она куриц в сад загнать разрешила.
Павка убежал. Вслед за ним и остальные направились на опытный участок. Со всех сторон лагеря туда же торопились пионеры. Кто-то горнил тревогу. По центральной аллее от дровяников Павка гнал кур. Пеструшки мчались вперегонки с громким кудахтаньем.
Началась схватка с златогузкой — прожорливым врагом садов.
Так в этот памятный день и не договорились три товарища о предстоящей поездке. Зато двадцать шестое стало настоящим праздником для первого звена. Вечером перед строем дружины Семен объявил первому звену благодарность за помощь садоводам. Заготовители торжествовали.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ОДНАЖДЫ В НЕПОГОДУ
Целую неделю друзья медлили с отъездом: не было времени. Дружина два раза ходила в совхоз «Пролетарий», подсобное хозяйство завода, помогать старшим на прополке. Потом были спортивные соревнования с четвертым городским лагерем. И отъезд пришлось отложить до субботы. Уехать — значило подвести дружину. А в субботу с утра подул сильный ветер, тревожно зашумели деревья, по лагерю закружились бойкие вихорьки, вздымая выше крыш листья, бумажки, пыль. Флаг на мачте встрепенулся, расправился и затрепетал, забился на ветру, натягивая флагшток.
С юга медленно надвигалась на город грозная свинцово-синяя туча. Одна половина неба сразу помрачнела, а другая все еще играла голубизной. Где-то в отдалении загрохотал гром.
Лагерь всполошился. Сушильщицы сновали возле фабрики, снимая с веревок прессы. С опытного участка спешили под крышу садоводы. В доме торопливо закрывали окна и форточки. Все готовились встретить грозу. Только Юля спокойно разгуливал у мачты. Гроза его не касалась. Юле доверили святыню лагеря — флаг. И пусть будет что угодно, пионер Аксентьев не покинет поста до особого на то приказа. Ветер трепал волосы, швырял в лицо пыль. Юля только прищуривал глаза и морщился. Когда
Над головой вдруг громыхнуло, громыхнуло сильно, будто дали артиллерийский залп из самых тяжелых орудий. Темное, почти черное небо прочертили слепящие зигзаги молнии. Стало тихо. И вот свежий, еще более сильный порыв ветра хлестнул дождем. По водосточным трубам забулькала вода. Майка на Юле моментально промокла и прилипла к телу, отчего он стал еще долговязее и худее. Волосы тоже пригладило водой, и голова стала похожа на арбуз с блестящей темной коркой. По лицу бежали ручьи.
Из подъезда выскочили Тима с Павкой, они прикрылись от дождя плащом, растянув его над головами. У мачты ребята задержались.
Юля приосанился, расправил плечи, выпятил грудь и независимо посмотрел на товарищей.
— Юлька, пошли, — сказал Тима. — Дождь ведь, простудишься.
— Приказа не было.
— Гроза, какой тут приказ!
— Не сахарный я, не растаю.
— Значит, промокаешь при исполнении служебных обязанностей? Ясно!
Юля зябко передернул плечами и зашлепал по лужам вокруг трибуны. Тима пошептался с Павкой, догнал товарища и накинул ему на голову плащ. Юля хотел возразить, но друзья уже мчались в сторону дровяников.
В сарайчике, где собрались сейчас ребята, Тима и Павка оборудовали голубятню. На плоской покатой крыше построили выгон — из деревянных брусьев сколотили куб и покрыли его частой проволочной сеткой. Внутри сарайчика соорудили великаншу-клетку с перегородками, отделениями и коридорчиками. Клетка занимала половину помещения. Налево от нее, в темном углу, громоздилась куча хлама: корзинки, шесты, кормушки, гнезда. Посредине сарайчика виднелся кусочек чистого земляного пола, именуемый «пятачком для работы». Над клеткой были настланы полати, на которых летом с разрешения родителей спали Тима с Павкой, а иногда и Юля.
В сарайчике пахло птичьим жильем, олифой и столярным клеем. Когда друзья наводили в голубятнике порядок, по лагерю распространялись слухи, что работают они в противогазах. Но Тима решительно опроверг это. Он заявил, что к запахам они уже привыкли, а противогазы от них не спасают.
Ребята в ненастные дни всегда собирались в голубятне. Только девочки не хотели идти в духоту и предпочитали фабрику. Поэтому голубятня называлась «мальчишеским штабом». А зря не приходили сюда девочки. Хорошо было в ненастье под железкой крышей. Много интересных происшествий рассказывалось здесь, много замыслов, дерзких и смелых, рождалось за тонкими дощатыми стенами.
За Тимой и Павкой в голубятню пришли Вася Зимин и Юля. Вася был в охотничьем костюме отца: огромных болотных сапогах с пряжками на голенищах, широкой кожаной куртке, блестевшей от дождя, и широкополой шляпе. Вид у Васи в этом одеянии был мужественный и в то же время смешной. Из-под шляпы, вопреки всем ожиданиям, смотрело не усатое лицо заядлого охотника, а круглая добродушная ребячья физиономия с лучиками возле сияющих глаз. Из-под тужурки вместо положенных кожаных брюк смешно выставлялись красные каемки трусов.