Тайна горы Муг
Шрифт:
— Все равны перед лицом смерти! — отвечал сурово Махой. — Если все поднимутся, враг будет изгнан… Но только надо все делать разумно, а главное — сохранить тайну. — Старик нагнулся к уху афшина и прошептал: — Если твой замысел станет достоянием мервского наместника Саида ал-Хараши, то погибнет нерожденное дитя.
— Ты прав! — согласился Диваштич. Его усталое, озабоченное лицо на минуту оживилось. — Ты прав, Махой. Мы поднимемся против врагов наших. Мы не пойдем по стопам Гурека [19] . Такого ничтожного правителя еще не знала Согдиана. Мы пойдем своей тропой — тропой справедливости.
19
Гурек (710–737 гг.
— О Гуреке разное говорят, — сказал Махой. — Одни утверждают, что он предан иноверцам и верен Мухаммаду. Другие говорят, что он верен Ахурамазде и помогает согдийцам готовить восстание против арабов…
— Самарканд не имел ихшида более лицемерного и продажного, — прервал Махоя афшин. — Гурек совсем не обеспокоен судьбой Согда. Его забота — удержать в своих руках Самарканд. Когда он видит, что люди Согда подымаются против врага, он делает вид, что помогает им. А когда видит силу арабов, начинает служить им. Он лжив и продажен. Я намеревался вывести в горы семьи богатых владетелей. Но я побоялся предательства Гурека.
— Гурек никому не сделает добра, — подтвердил Махой. — Что о нем говорить? Я кое-что узнал для тебя, мой господин…
И оглянувшись, нет ли кого поблизости, старик зашептал на ухо афшину:
— Люди принесли дурные вести. В Панч послан отряд из Мерва. Во главе Сулейман ибн Абу-с-Сари — черная душа. Он был прежде начальником почтовой службы при халифе Омаре. Помнишь? Тогда еще говорили о его предательстве.
— О, это человек-шакал! — воскликнул Диваштич. — Его ненависть к согдийцам превосходит все, что мы знаем об иноверцах. Он может продать всю страну, если ему сделка будет сулить богатую наживу.
— Тогда лучше следовать примеру Самарканда! — сказал решительно Махой. — Мне доподлинно известно, что люди Самарканда намерены покинуть свой город и уйти в Ходжент. Гурек против этого. Он уговаривает знатных не покидать города, обещает им свое покровительство. Но мало кто слушает его. К ним присоединяются люди Карзанджа, Иштихана и Фая. Господин Ходжента обещал пустить их в ущелье Исама, далеко в горах. Если ты намерен увозить с собой знать, то подумай, не взять ли с собой и простолюдинов. Мне известно, что они без жалости покинут свои дома, свое добро. Они уйдут в горы, чтобы враг не настиг их.
— Я подумаю об этом, — согласился Диваштич. — Если я решусь увести в горы людей Панча, то уж сделаю это разумно, без ведома предателя Гурека. Мы выберем день, который принесет нам удачу, и покинем Панч. Здесь останутся землепашцы, чтобы доставить нам припасы. Первыми пойдут мои воины. Я их вооружил. Если кто-либо предаст нас, мы вступим в бой с врагом.
— Вот это твое слово верное! — обрадовался Махой. — Мы уйдем мирно, но, если битва станет неизбежной, надо приготовиться. Если за тобой пойдут все люди Панча, тогда враг не страшен.
— Мы и тебя возьмем с собой, — сказал на прощанье Диваштич. — Ты не должен оставаться здесь.
— Боги не оставят нас в трудную минуту! — прошептал Махой.
В
Прежде, бывало, он поднимался на рассвете и сразу же брался за кисти и краски. Старый учитель был доволен этим. А теперь он спешит по утрам на кровлю высокой башни, чтобы встретить там восход солнца. Он ждет, когда оно торжественно выплывет из-за высоких гор и позолотит вершины. Тогда он оборачивается в ту сторону, где за горами скрылась маленькая деревушка Сактар. Там проснулась Махзая. Он смотрит на горы, а видит зеленый виноградник и стройный стан девушки в красном платье. Пожелав ей доброго утра, юноша принимается за работу.
Но странное дело, и работает он совсем не так, как прежде. Чем больше он старается, тем труднее ему выполнить свой замысел. Ведь не впервые он берется за кисть! Почему же сейчас ему так трудно осуществить задуманное? Почему-то именно теперь не хватает многих красок для работы. Их и раньше не было у старого художника, и они ему не были нужны. Но почему они понадобились теперь? Не потому ли, что он делает изображение Махзаи? Он никому не скажет об этом, но ему так хочется, чтобы Махзая была здесь такая же прекрасная, какой он увидел ее в саду Артавана.
«А ведь ничем не хуже знатной согдийки», — говорил сам себе Рустам и снова отходил, чтобы полюбоваться своей росписью.
— О, ты щедро разодел свою красавицу! — воскликнул Хватамсач, заглянув в комнату молитв.
Старик рассматривал роспись и что-то бормотал про себя, изредка бросая на Рустама грозный взор.
Юноша ждал с тревогой и нетерпением. Что скажет старик? Не осудит ли? А вдруг похвалит?
— И ты выдаешь это за дочь афшина? — спросил наконец Хватамсач.
— Это не дочь господина, — отвечал Рустам волнуясь. Он впервые поступил по-своему и теперь не знал, как все объяснить старику.
— Где же ты увидел такую красавицу? — спросил Хватамсач, сердись и в то же время не скрывая своего восхищения.
Рустам с надеждой посмотрел на учителя:
— Я увидел ее на винограднике, в Сактаре. Я подумал, что самому великому Мани [20] была бы угодна такая роспись.
— Однако ты хитер, — уже улыбнулся Хватамсач. — В трудную минуту призываешь на помощь дух великого Мани. Только он тебе не поможет!.. Как же ты посмел! — закричал вдруг Хватамсач тоненьким, визгливым голосом. — Как ты посмел не делать того, что тебе велено? Я этого не потерплю! Ты во дворце афшина! Кто же тебе позволит?
20
Мани — прославленный художник III века н. э., основоположник манихейской религии, которая сочетала в себе элементы зороастризма и христианства.