Тайна Кломбер Холла
Шрифт:
— Ты только посмотри! — сказала сестра, остановившись на вершине холма.
Среди обширных темных пространств моря и пустоши, где тлели два-три скудных огонька Бренксома и разбросанных ферм, Кломбер лежал внизу, залитый сиянием. В нижних этажах ставни заслоняли иллюминацию, но выше, от широких окон третьего этажа до узких чердачных прорезей, не оставалось ни щели, ни скважины, не изливающей потоки света. Это выглядело так ослепительно, что на мгновение мне почудился пожар, но чистый и ровный свет скоро избавил меня от опасений. Ясно было, что дело просто в множестве ламп, равномерно расставленных по всему дому.
Это
Я еще не пришел в себя от этого зрелища, как вдруг услышал рядом быстрый короткий вздох.
— Что ты, Эстер, дорогая? — наклонился я к своей спутнице.
— Мне так страшно! Ох, Джон, Джон, уведи меня домой, мне так страшно!
Она вцепилась в мою руку и чуть не стянула с меня рукав куртки в явном припадке ужаса.
— Здесь нет ничего опасного, дорогая, проговорил я успокаивающе, нечего бояться. Что тебя так напугало?
— Я их боюсь, Джон, я боюсь Хизерстоунов. Зачем они так освещают дом каждую ночь? Мне говорили, что там всегда так. И почему старик убегает от каждого встречного, как испуганный заяц? Что-то здесь неладно, Джон, и я боюсь.
Я успокоил ее, как мог, и отвел домой, а потом позаботился, чтобы она выпила перед сном горячего негуса. После этого я избегал говорить с ней о Хизерстоунах, боясь ее взволновать, а сама она к этой теме не возвращалась. Однако, из ее слов я понял, что она уже некоторое время наблюдает за соседями сама, и это держит ее нервы в напряжении.
Я понимал, что одного только вида освещенного ночью дома было бы недостаточно для такого волнения, и что этот вид приобрел добавочное значение в ее глазах от соседства с другими событиями, оставившими у сестры неприятный или зловещий осадок.
К такому выводу я пришел тогда, а теперь знаю, что был прав, и что сестра имела даже больше поводов, чем я, предполагать что-то недоброе поблизости от арендаторов Кломбера.
Может быть, наш интерес к ним и порождался всего лишь обыкновенным любопытством, но события вскоре приняли оборот, теснее связавший нас с судьбой семьи Хизерстоунов.
Мордонт воспользовался моим приглашением и несколько раз приводил с собой в дом лэрда красавицу-сестру. Мы четверо вместе бродили по пустоши, а иногда, в хорошую, погоду поднимали паруса над нашим яликом и пускались в Ирландское море.
Во время таких вылазок брат с сестрой делались веселыми и счастливыми, как маленькие дети. Им доставляло живую радость сбежать из своей тоскливой крепости и видеть хоть несколько часов вокруг себя дружеские и сочувствующие лица.
Когда четверо молодых людей тайком поддерживают приятное знакомство, результат может быть только один. Знакомство согрелось в дружбу, дружба внезапно воспламенилась в любовь.
Сейчас, когда я пишу, Габриэль сидит рядом со мной и подсказывает мне, что, как бы ни был дорог этот предмет нам самим, но вся история наших взаимных чувств слишком личная, чтобы пересказывать ее здесь. Достаточно сказать, что через несколько недель после нашей первой встречи Мордонт Хизерстоун завоевал сердце моей дорогой сестры, а Габриэль дала мне тот обет, который не может нарушить сама смерть.
Я коснулся двойного
Потому мне достаточно сказать, что после наших помолвок визиты в Бренксом участились, и что нашим друзьям иногда удавалось провести с нами целый день — когда дела призывали генерала в Вигтаун или подагра запирала его в спальне.
Что до нашего доброго отца — он всегда был готов приветствовать нас множеством шуток и подходящих к случаю восточных цитат, потому что у нас не было от него секретов, и он уже считал своими детьми всех четверых.
В иные дни, благодаря особенно мрачному или беспокойному настроению генерала, Габриэль и Мордонт неделями напролет не могли выйти за ворота. Старик даже караулил мрачным и молчаливым часовым у въезда или шагал взад-вперед по аллее, словно подозревая, что его затворничество пытались нарушить. Вечерами, проходя мимо, я видел его темную фигуру, скользящую в тени деревьев, или замечал суровое, резкое смуглое лицо, подозрительно глядящее на меня из-за ограды. Я часто испытывал к нему сострадание, при виде его беспокойных нервных движений, искаженных черт, взглядов украдкой. Кто бы мог подумать, что этот опасливый, скрытный человек был когда-то лихим офицером, что он сражался за свою страну и держал пальму первенства в храбрости среди окружавшего его множества храбрецов.
Но несмотря на бдительность старого солдата, мы умудрялись поддерживать отношения с нашими друзьями.
Позади дома ограду возвели так небрежно, что несколько жердей без труда вынимались, оставляя широкий просвет, доставивший нам много тайных свиданий, хотя и по необходимости коротких, потому что маневры генерала были непредсказуемы, и никакое укромное местечко не гарантировало от его визитов. Как ярко мне вспоминается одна из таких торопливых встреч. Она встает ясно, спокойно и отчетливо среди странных таинственных происшествий, назначенных вести нас к ужасной катастрофе, бросившей тень на наши жизни.
Помню, что когда я шел через поля, трава была мокрой от утреннего дождя, а воздух — густым от запаха мокрой земли. Габриэль ждала меня снаружи, у ограды, под древовидным боярышником, и мы стояли с ней рука об руку, любуясь длинной полосой вересковой пустоши и широким голубым каналом, оторочивающим ее кружевом пены. Далеко на северо-западе сверкала в солнечных лучах вершина горы Монт Тростон. Не сходя с места мы могли видеть дымы пароходов на оживленной морской дороге в Белфаст.
— Разве это не великолепно? — воскликнула Габриэль, обхватив мою руку. — Ах Джон, почему мы не можем уплыть вместе по этим волнам и оставить все тревоги на берегу?
— А какие тревоги ты хотела бы оставить позади, дорогая? — спросил я.
— Разве я не могу узнать их и помочь тебе их переносить?
— У меня нет от тебя секретов, Джон, — отозвалась она. — Наша главная тревога, как ты, наверное, давно понял, странное поведение бедного отца. Разве это не печально, что человек, игравший такую заметную роль в свете, мечется из одного глухого угла страны в другой и защищается замками и засовами, как сбежавший от суда вор? Вот тебе такая тревога, Джон, которую облегчить не в твоей власти.