Тайна князя Галицкого
Шрифт:
Пользуясь общим спокойствием, Басарга отправился осматривать лагерь воротынской дружины. Вскоре среди сотен палаток он заметил ту самую, что искал, с разводами на парусиновой крыше. Это он сам когда-то попытался ее раскрасить, но черничный сок расползался по ткани и в рисунок складываться не желал. Кончилось все, естественно, тем, что его выпороли – и чувство обиды не рассосалось полностью до сих пор. Что, впрочем, не мешало Басарге любить отца со всей искренностью.
– Еремей! Боярин Леонтьев! – пробираясь между чужими холопами, окликнул он воина, что
– Сынок! – Боярин бросил копье и точильный камень, поднялся навстречу, и они крепко обнялись: – Господи, сколько же мы не виделись?! Заматерел, заматерел-то как! Юшман с серебрением, налатник с горностаем, сапоги хромовые… Прямо князь!
– Как вы живете, как мама, что Степан? – Хвалить так же отца у Басарги не повернулся язык. Боярин был все в той же кольчуге, в том же изношенном лисьем налатнике и беличьей шапке. За десять лет отец заметно осунулся, борода поседела, лицо подернулось морщинами.
– Матушка здорова, слава Иисусу, вестям от тебя порадуется, – перекрестился боярин Еремей. – У Степана и вовсе славно все складывается. Мы за него Наталию сосватали, дочь Агапия Мохнощекова, что от нас по тракту через две деревни живет. Сын у него растет. Третьим родился, и бог даст, выживет. – Боярин снова осенил себя знамением, ненадолго задумался, тронул сына за локоть: – Ну-ка, пойдем…
– Что же вы, – огорчился Басарга, – не отписались, на свадьбу не позвали?
– Да как же тебя позовешь-то, сынок? – пробираясь меж людей, посетовал Еремей Леонтьев. – Оказия до Москвы не каждый день случается. Ан и там тебя нет никогда. Все, сказывают, в отъездах на службе царской…
Они выбрались на открытое поле, разделяющее лагерь и тыны перед крепостными стенами, пошли не спеша, бок о бок.
– Никак с тобой списаться не выходит, сынок. А ведь надобно нам с матушкой и о твоем будущем подумать. Тебе скоро третий десяток выйдет, у тебя же ни кола, ни двора. Ни жены, ни детей. В возрасте твоем давно пора о роде своем позаботиться, о продолжении крови нашей. Между тем, у Третьяковых, бояр прилужских, дочь ныне как раз на выдаче. Мы с матушкой смотреть ее ездили – хороша! Широкобедра, пышнотела, щекаста. Кровь с молоком. Такая родит, как семечку раскусит. Крепкими детишки будут, здоровыми.
– А Семен-то где? – спохватился Басарга. – В дозоре?
– Дома Семен, стрела татарская летом нынешним изъязвила, еще не окреп, – кратко ответил отец. – Ты мне зубы не заговаривай! Хотим мы с матушкой, прежде чем в могилу сойти, знать в точности, что ладно жизнь у вас обоих сложилась. Что внуки за нас службы поминальные заказывать станут, что не иссякнут чресла бояр Леонтьевых.
– Не нужно о том беспокоиться, батюшка, – покачал головой Басарга. – Служба у меня трудная, обязанностей много. Некогда суетой семейной заниматься.
– Так на то родители и даны, чтобы о чаде позаботиться, пока оно в иных хлопотах погрязло.
– Нет, не нужно.
– Нужно, сынок, нужно. – Отец положил ему
Они дошли до Двины, повернули вдоль нее к крепости.
– Нет, отец, не приеду, – решительно отказался подьячий. – Служба. И, потом, государь меня землей в Заволочье наградил, там тысяч пятнадцать десятин. А у Третьяковых что? Хоть сотня наберется?
– Пятнадцать тысяч! – охнул боярин Еремей Леонтьев. – Милостивый господь! В Заволочье, сказывают, земли куда как богаче наших будут, там жить легче. Пятнадцать тысяч! Не, Третьяковы тебе, стало быть, не ровня. Приданого, тебя достойного, им не собрать, даже если весь удел пожертвуют… – Боярин задумался. – Так сразу и не вспомнишь… Но, мыслю, сыщем мы тебе невесту достойную, дабы и здоровьем, и собой хороша, и что…
– Ты посмотри, отец! – остановил родителя Басарга, указывая на совсем уже близкую угловую башню Полоцка, что возвышалась над самой Западной Двиной. Там, устав переругиваться с русскими, литовцы опустили подъемный мост и затеяли с несколькими стрельцами драку. Стенка на стенку, пятеро против пятерых. И, что обидно, полочане одолевали. Остальные стрельцы, собравшись у рва полукругом, криками подбадривали дерущихся. – Бежим!
Быстро домчавшись до тына, Басарга влепил затрещины ближайшим стрельцам, что таращились на веселое зрелище.
– Вы чего, обезумели, служивые?! – злым шепотом зарычал подьячий. – Вы на войне али на ярмарке? Мы воевать Полоцк пришли, а не Масленицу праздновать. А ну, бердыши быстро разобрали! Соседей сюда зовите! И таиться, таиться…
Стрельцы, спохватившись, зашевелились, пригибая головы, дабы из-за тына не видно было, побросали кирки и лопаты, взялись за оружие. Когда их собралось около полусотни, Басарга кивнул: «За мной», – и решительно пошел к мосту, пока не обнажая сабли. Растолкал стрельцов, протиснулся между ними, зашагал по гулкому мостовому пролету, отпихнул кулачного бойца, другого перебросил через бедро, уронив на лед крепостного рва, двинулся дальше.
– Эй, ты куда? – забеспокоились литовцы, столпившиеся в воротах, чтобы тоже поболеть за своих. – Куда прешься?!
Басарга решительно наступал на них в сопровождении стрельцов.
– А ну, стой! Стой, назад! – Полочане попятились. – Стой, кому говорят!
Двое из литвинов потянули из ножен сабли:
– Стой, не то хуже будет! Заколю! – За оружие схватились еще несколько.
Подьячий, не сокращая шага, выхватил свой клинок, отбивая нацеленное в грудь лезвие, сделал выпад, прокалывая грудь дальнего врага, что стоял во втором ряду, обратным движением срубил голову тому, который справа, а полочанина перед собой ошеломил ударом головы в лицо.