Тайна князя Галицкого
Шрифт:
Условия перемирного договора оговаривали недолго. Двадцать первого февраля мир был подписан, а еще через неделю, оставив в русской крепости Полоцк полутысячный гарнизон, царь Иоанн повел войско домой.
После того как Москва отгуляла торжества в честь очередной царской победы, Басарга, отлученный своей службой от общих праздничных приемов, вместе с князем Воротынским встретился с Иоанном в Зеленой горнице. Здесь, не имея возможности смотреть на гостя с высоты своего трона, в одной только ферязи и тафье, царь выглядел доброжелательно, даже весело.
– Порадовал ты меня, боярин Леонтьев, –
42
Данные из Никоновской летописи.
– В том не моя заслуга, а твоя, государь, – ответил Басарга. – Твоей волей столь могучий Большой наряд создан, что противостоять ему никто не в силах. Не грудью боярской, ядрами пушечными путь к победе проложен был.
– Не скромничай, витязь. Под Казанью пушек не менее у меня было, однако же погибших тысячами исчисляли. – Иоанн посмотрел на князя. Тот сходил к столу, налил кубок вина, вернулся к царю, передал ему. – Вот, прими сию чашу из рук моих в знак великой благодарности от меня и от люда православного, домой живым и здоровым вернувшегося.
Подьячий с поклоном взял награду, осушил до капли, перевернул.
– А к кубку сему прилагаю земли поважские, что ниже Леди до Двины Северной лежат, – вручил царь боярину грамоту. – Служи и впредь честно, витязь. Не ошиблось в тебе небо. Не ошибся и я.
– Живота не пожалею, государь! – поклялся Басарга.
– Еще чего-нибудь попросить желаешь? – Иоанн пребывал в благодушном настроении и готов был награждать и жаловать.
– Дозволь спросить, государь?
– Спрашивай. – Иоанн повернулся к князю, внимательно на того посмотрел. Михаил Иванович все понял и снова отправился к столу разливать вино.
– Целительная святыня доверена тобой в мои руки, государь. Сила ее столь велика, что на много верст окрест обители, в которой я ее таю, не умирают дети новорожденные, не болеют люди взрослые, не страдают слабостью старики. А если и уходят в мир иной, то покойно и без мучений. Окрест нее в походах ратных исцеляются безнадежные раненые, возвращаются силы к умирающим… Скажи, почему в скитах далеких ее хранишь, отчего средь лесов и болот прячешь?
Царь с интересом вскинул брови, ожидая продолжения.
– Кабы в городе большом ее положить, государь, это же сколько людей бы к жизни новой возродилось, от хвори избавилось, сколько детей в годах малых не угасло?
– И ты полагаешь, сие можно было бы сохранить в тайне? – Иоанн принял от князя Воротынского полный кубок.
– Нет. – Это Басарга уже знал. – Не скрыть. Но зачем прятать святыни? Пусть дети Христовы видят их и радуются!
– А затем, что, узнав, где находится святыня, столь ценная и великая, все силы ада восстанут, дабы извести ее и из рук христиан честных отобрать. Схизматики
Иоанн посмотрел в кубок, поморщился и вернул обратно князю:
– Бесовское зелье. Сам пей.
Князь невозмутимо передал вино Басарге. Тот отказываться не стал.
– Но есть у меня задумка одна, други мои, – отойдя к столу, повернулся к князю и боярину царь. – Мыслю я, если открыть сию святыню, выбрав удачный час, объявить явление ее, дар Христов нам, смертным, то в сиянии ее можно собрать в порыве едином всех мужей земли русской. Чтобы забыли ссоры и споры свои, не судились за места и награды, не таили злобы друг к другу, а слились в служении Всевышнему и вере истинной и мечом священным установили порядок и справедливость по всей земле. Дабы прекратились войны и раздоры, обманы и подлости, дабы держава православная установилась от моря до моря, и токмо звон колоколов церковных песней своею над лесами и озерами струился…
Послышался частый стук, распахнулась дверь тайного хода.
– Что-о?! – недовольно рыкнул повелитель, мечту которого столь грубо оборвали в неподходящий, душевный момент.
Рында, боязливо кланяясь, подошел к Иоанну, протянул грамоту и быстро ушел, едва только от нее избавился – словно змею ядовитую с облегчением выбросил.
Царь развернул свиток, пробежал его глазами и внезапно злобно зарычал:
– Курбский, паскуда! Сбежал! К ляхам сбежал. Детей, жену беременную в Юрьеве бросил, а сам удрал! – Иоанн смял донесение и двумя кулаками жахнул по столу: – Говорил же мне Висковатый, изменник он! Он Анастасию отравил, он с Сигизмундом снюхался и планы мои ему выдает! А ведь пред иконами клялся, ирод! Клятвопреступник!
– Почему токмо сейчас? – недоуменно спросил князь Воротынский. – Давно ведь его подозревали.
– А ты у него спроси!
– Может, опасался, что полоняне полоцкие его выдадут? – предположил Басарга.
– Ну, и вот что мне делать, боярин? – обратился к нему Иоанн. – На кого опираться? Князь Курбский – предал. Стрелецкий голова Тетерин – к ляхам убег. Князья Шуйские – изменили!
– Князья Шуйские? – вздрогнул боярин Леонтьев. – Как так изменили? Когда?
– А ты думаешь, кто тебя на реке Сухоне смертным боем бил?! – шумно дыша носом, спросил Иоанн. – Шуйская семейка! Горбатов-Шуйский с сыном все затеяли! Они сокровище священное присвоить захотели! А ты сказываешь, в городе открыто святыню положить… Отправляйся немедля! Спрячь снова до похода нового, и чтобы ни одна собака не ведала, где она лежит!
Оставаться рядом с разгневанным царем было опасно – недолго и самому в опалу угодить. Посему Басарга и князь Воротынский поторопились поклониться и выйти прочь.
– Посидел бы с тобой, боярин, право слово, – развел руками князь. – Но с таким известием торопиться надобно. Как бы Андрюшка Курбский в пропасть кого с собой не утянул.
– Благодарствую, княже, – поклонился Басарга. – Да токмо и мне приказ дан ясный. Обязан ехать.
Однако дома, войдя на двор, первым делом подьячий увидел четыре возка, на которых из-под рогож хищно поблескивали дула новеньких, еще сверкающих бронзой пушек.