Тайна корабельного кладбища. И я плавал по Дунаю
Шрифт:
— Говоришь, кроме сына и тебя, никто не знает?
— Никто…
— Что ж, и это может быть. Только поживем — увидим. А пока считай, что повезло тебе с твоим детенышем. Попадись к другому — камень на шею и в воду… Зажигалку видишь?
— Вижу.
— Узнаешь?
— Узнаю.
— Как отправлялся сюда, дал мне ее муженек твой. Или позабыла уже Антанаса Дайлидониса? А?
— Где он?!
— По ту сторону моря, где нет соцсоревнования и большевиков. Понятно? Ха!
— Врешь!
— Ну, зачем оскорбляешь?
Вацис Скайзгрис! Ромка с трудом сдержал рвущийся из груди крик. Вацис Скайзгрис! Сын бывшего владельца Ребячьего дома, палач и убийца. Он бежал из Жуведры вместе с фашистами, расстреляв в последний момент четырех рыбаков, подозреваемых в помощи партизанам.
Конечно, Ромка вряд ли знал бы о нем. Но через три года после войны Вацис Скайзгрис снова появился на побережье. Возглавив банду кулацких сынков, он проложил множество кровавых дорожек. Скрывался в густых лесах, среди болот. Выполняя приказы своих зарубежных хозяев, убивал коммунистов, комсомольцев, активистов — всех, кто пес литовскому народу свет новой, советской жизни. Не только убивал, но и зверски мучил, запугивал, поджигал.
Несколько раз банду Вациса Скайзгриса уничтожали. Но сам он всегда ускользал. Потом разыскивал людей, мечтающих вернуть свои богатства, переданные советской властью трудовому народу. И опять гремели выстрелы из-за угла, опять матери пугали детей именем бандитского главаря.
Вскоре после исчезновения Ромкиного отца пронесся слух, что Вацис Скайзгрис убит. Этому долго не верили. Но проходили месяц за месяцем, и люди убедились, что настал конец страху, что ничто больше не мешает им радоваться жизни…
Вацис Скайзгрис! А они-то с Гражиной думали, что на катере скрывается сын дяди Балиса. Вот оно как обернулось! Значит, недаром чувствовал Ромка, что человек с кладбища — страшный человек. Фашист!
Но что это он говорит об отце? Жив? Живет за морем? Видел его?
Ромка осторожно перекатился на спину. Повернул голову. Чуть разомкнул веки. Сквозь сеточки ресниц увидел крупное лицо, освещенное желтым светом коптилки. Хищный нос, глубокий шрам-вмятина на лбу, далеко выступающие вперед надбровные дуги. Уголки рта опущены.
И вдруг Ромке стало легко и радостно. Врет. Все врет. Дяде Балису говорил, что в Сибири скрывался… «Мама, не верь ему! Мама!»
А двое за столом вели далеко не веселый разговор.
— Так, дал он мне зажигалку и говорит: «Покажи Лайме — все для тебя сделает»… Возьми, возьми ее в руки. Убедись.
— И больше ничего не велел сказать?
— Велел. Живет барином, на собственной машине раскатывает. А работы почти никакой… Мозоли от весел давно посходили.
— Адрес дашь?
— Ни к чему он тебе. Даже лишний. Письмо передать — пожалуйста, передам.
— Говоришь, барином живет, а адреса назвать нельзя. Хорош барин!
— Лучше быть барином без адреса, чем голодранцем с
— Это уж кому что нравится… А почему ты сам не объявился? Или ждал, пока Ромка разыщет?
— Надобности не было.
— А теперь есть?
— Раз уж встретились, то появилась.
— И чего ты хочешь?
— Это уже другой разговор. Вижу, помнишь ты еще муженька.
Ромку удивляло необычайное спокойствие матери. Не кричит. Не плачет. Разговаривает со Скайзгрисом так, словно не палач и убийца перед ней, а просто знакомый, которого она давно не видела.
— Значит, дружки вы сейчас с Антанасом?
— Выходит так, — криво усмехнулся Скайзгрис.
— И давно?
— Да лет с десяток.
— Угу…
И тут мальчик понял, что его мама не верит ни одному слову бандита, что она напряженно думает, как выбраться из западни, в которую они попали. А Ромка ничем не может ей помочь. Был бы он сейчас наверху!
Скайзгрис встал. Рубка была низкой, и он ходил по ней, наклонив голову, словно разыскивая что-то по полу.
— Где работаешь? — спросил он.
— На рыбной базе.
— Ага…
И Скайзгрис снова зашагал по рубке. Мать сидела не шевелясь. Безжизненное лицо ее почему-то напомнило Ромке слепую женщину, которую он видел как-то в Клайпеде. У той тоже были широко распахнутые веки и навечно застывшие хрусталики глаз.
— Должность какую занимаешь?
— Заведующая…
— Ну?! Тогда сам бог устроил нашу встречу!
— Бог? Ты о боге?
— Может, ожидала, что Карлу Марксу молюсь? Ха-ха-ха!
Ромка застонал. Мать бросилась к нему. Как только материнское ухо оказалось поблизости от его губ, Ромка исступленно зашептал:
— Все врет, гад! Все врет!
— Очухался наконец? Вот и порядок. Расскажу отцу, какой ты у него герой.
— Нету у меня отца, — угрюмо отозвался Ромка. — Погиб!
— Что ж, пусть будет так… Не хотите ли кушать, гости дорогие? Консервы, рыбку бог послал…
— Ужинала.
— А ты, молодой человек?
Вместо ответа Ромка повернулся к стенке.
— Брезгуешь?!
— Голова болит у него, — заторопилась мать. — Пусть поспит.
— Пусть… Ты тоже ложись. Разговор будет потом.
Коптилка погасла. И стало совершенно темно. Ромка почувствовал, как рядом легла мама. Раздались тяжелые шаги, слегка скрипнула дверь.
— Бежим! — предложил мальчик.
— За порогом — смерть!
— Я проберусь.
— Спи!
— Нет…
Но сон пришел сразу. Навалившись на измученного мальчика, он легко одолел его.
Разбудил Ромку шепот матери. Она склонилась над рундуком, поправляя на нем одеяло.