Тайна королевы Елисаветы
Шрифт:
— Я положительно не вижу никакой причины, почему бы вам не посмотреть пьесы под верной охраной. Доукинс, отправляйся к хозяйке гостиницы и вели ей отвести нам комнату визави, откуда мы прекрасно увидим всю сцену. Мне в голову не придет отказывать человеку, осужденному на смерть, в исполнении его последнего желания.
Несколько минут спустя Гель и его спутники уже очутились в другой комнате, окно которой выходило прямо на сцену, так что оттуда все было прекрасно видно. Гель и Барнет уселись на низенькие табуретки у окна, остальные четверо поместились за ними, стараясь
Как раз против них, но наискось, на балконе виднелся лорд Туррингтон со своей молодой женой, которая видимо с нетерпением ждала начала представления. Вокруг них сидела разряженная в пух и прах свита. Оба молодые супруги сидели близко друг от друга, так что почти касались один другого, и хотя герцог имел право сидеть на самой сцене, но он предпочел оставаться рядом с женой, чтобы в особенно трогательных местах выражать ей крепким рукопожатием свое чувство. На сцене сидело несколько разодетых аристократов, они громко говорили и смеялись, стараясь привлечь на себя внимание молодой герцогини.
Сцена была устроена прямо из досок, укрепленных на бочках и бревнах. Задняя стена ее была завешена огромным ковром, который скрывал вход внутрь гостиницы, передняя которой заменяла теперь актерам уборную. На балконе виднелось множество публики, сюда собрался, казалось, весь город. Но одна часть балкона, как раз с боку сцены, оставалась пустой, так как должна была служить балконом для Джульетты; вышина его была такова, что пол приходился наравне с глазами Ромео, но в те времена подобная нелепость никого не стесняла, и никто не обращал на это никакого внимания.
Во дворе тоже столпилось множество народа, тут уже были больше представители низшего класса и поэтому шум и гам стоял там невообразимый.
Двери в гостиницу были закрыты, и оставлены только крошечная боковая дверь, около которой стояло двое актеров, собиравших деньги с все прибывающих еще зрителей.
Час, назначенный для начала спектакля, давно уже прошел, но публика была очень терпелива, тем более, что все знали, что одну пьесу заменили другой. В те времена «Джульетта и Ромео» считалась лучшей пьесой Шекспира, и слава о ней облетела всю Англию, так что жители Окгема ждали с напряженным вниманием, когда наконец они увидят эту пьесу, так нашумевшую в Лондоне.
Но наконец терпение стало истощаться, зрители зароптали. Музыканты переиграли уже все, что знали; голоса из публики стали громко вызывать актеров из уборной; герцогиня уже не раз меняла принятую вначале позу, а герцог начинал недоумевать, что значит подобное промедление.
Наконец, занавес, отделявший сцену от публики, слегка отодвинулся в сторону, и показался опять Слай, на этот раз уже одетый для роли, которую он должен был играть в пьесе. Публика сразу смолкла, оркестр тоже оборвал начатую было пьесу, и все вообразили, что сейчас начнется пролог. Но Слай видимо и не собирался говорить пролога, он обернулся лицом к герцогу и громогласно объявил, что, к несчастью, один из актеров заболел и некому заменить его, так что придется отложить «Ромео и Джульетту»
Разочарование овладело всеми, начиная с герцогской четы и кончая последним простолюдином. Во дворе воцарилось мертвое молчание, так что Слай не знал, что ему делать, предвидя, что дело добром не кончится. Вдруг сверху из одного окна послышался громкий голос, кричавший:
— Послушай, Виль Слай, наверное, это — роль Тибальта? Джиль Грове, вероятно, опять напился, и поэтому не может играть ее?
Слай посмотрел в ту сторону, откуда раздавался этот голос, вся публика последовала его примеру, каждый старался увидеть говорившего.
— Да, это — ты, Гарри Мерриот! — воскликнул Слай. — Каким образом ты очутился здесь?
— Это не важно, — ответил Гель возбужденно, — однако я угадал причину, почему Джиль Грове не может играть сегодня?
— Да, конечно, но ты, Гель, можешь сыграть его роль? Ты ведь учил ее в Лондоне.
— Да, я даже однажды играл ее, когда Грове был тоже болен.
— В таком случае все уладится, — и, обращаясь к герцогу, Слай добавил, — это — один из наших актеров, бывший в отсутствие некоторое время. Вы полюбуйтесь, глядя, как он умеет фехтовать. Спеши скорее сюда, Гель.
За занавеской из актерской уборной послышался взрыв аплодисментов: очевидно, там слышали слова Слая и одобрили их.
Лорд Туррингтон взглянул на Геля и ласково поманил его вниз рукой; молоденькая жена его теперь тоже улыбалась, предвкушая предстоящее ей удовольствие; глаза всех были устремлены на Геля.
— К сожалению, я не могу уйти отсюда, — отвечал Гель, — я считаюсь пленником и нахожусь под арестом посланного королевы.
Улыбки сразу исчезли с лиц присутствующих. Барнет, увидев свой промах, невольно пожалел, что не вмешался в дело раньше.
— Пустяки! — крикнул Слай, — ты не мог совершить ничего криминального.
— Я обвиняюсь в том, что способствовал бегству государственного изменника, — ответил Гель коротко.
Слай видимо удивился и не знал, что сказать. В толпе все еще царило молчание.
— Ну, что же такое? Ведь ты все же можешь играть, даже находясь под надзором.
— Мой пленник остается моим пленником, — заговорил вдруг Барнет. — Он арестован мною именем королевы, и этим же именем я приказываю оставаться там, где он есть.
Слай в нерешительности взглянул на молодого герцога, вся толпа тоже смотрела на него, жена смотрела с умоляющим видом, как бы не сомневаясь в том, что он все может, только бы захотел, мужу не хотелось показаться бессильным в ее глазах, и поэтому, обращаясь к Барнету, он сказал:
— Послушайте, разве не все равно, будет ли ваш пленник находиться рядом с вами или на сцене, откуда он никуда не может бежать? Пусть за ним следят там, вот и все.
Барнет хотел было возражать, но в это время в толпе поднялся такой шум, что он счет за более благоразумное уступить, и сказал во всеуслышание: