Тайна Лантского леса
Шрифт:
Путь казался бесконечным. Водитель ехал молча, внимательно следя за дорогой, чтобы не сбиться среди множества лесных тропинок, которые извивались и пересекались между собой; время от времени он отрывал руку от руля и стирал с губы кровь. Наконец Тиду узнал дорогу, проходящую поблизости от нового лагеря.
— Это здесь, — сказал он. — Стоп!
Дальше пришлось пройти пешком; лес был такой густой, что напоминал джунгли. Увидев рядом со своими товарищами Иностранца, Гий подумал, что ему это снится. Однако он сдержался и не стал ни о чем расспрашивать.
— Почему вы выбрали
Подскочив от неожиданности, Тиду ответил почти грубо, и в его тоне явно сквозило обвинение:
— Наша собака пропала вчера в лесу. Скорее всего, ее убили.
Убили? — повторил Иностранец, явно удивившись. — А вы не думаете, что пес мог просто потеряться?
Нет. Он убежал вчера, где-то после двенадцати. Даже учитывая туман, он давно бы уже вернулся. Потом раздались выстрелы, а утром я нашел ошейник — вот; его перерезали ножом.
Молодой человек взял ошейник, осмотрел и тихо сказал:
— Бедный пес! Он был замечательный. У меня раньше была похожая собака. Когда она умерла, я так горевал, как будто потерял близкого человека. Кто же мог это сделать?
Ни Тиду, ни остальные не ответили; даже Забет, у которой был слишком длинный язык, на это раз сдержалась. Однако у ребят сложилось впечатление, что возмущение Иностранца было неподдельным. Похоже, он действительно любил собак… и Кафи это понял — дал себя погладить, а ведь обычно он этого не позволяет первому встречному.
— А где вы нашли ошейник? — спросил молодой человек.
В самой чаще, рядом с хижиной дровосеков.
Что? Это они стреляли? Выходит, они взялись и за собак? Зачем им это нужно? Странно, но мне показалось, что эти люди не похожи на дровосеков. Что они делают в заброшенной хижине?
А вы? Что вы ищете в лесу? — быстро отозвался Тиду. — О чем вы хотели их спросить?
Лицо Иностранца затуманилось. На мгновение он отвел взгляд и пробормотал:
— Не знаю, сможете ли вы понять… Иностранец замолчал. Забег только что разогрела
воду и протянула ему салфетку для компресса. Молодой человек протер лицо — оно все еще было в крови, приложил влажную ткань ко лбу и посмотрелся в маленькое зеркальце, которое ему дала Забег.
— Ну вот, уже лучше, — сказал он. — В гостинице, конечно, никто ничего не заметит.
Он минуту помолчал и продолжил:
— Хозяин гостиницы очень приветлив со всеми постояльцами, кроме меня. Когда я попросил у него карту, чтобы сориентироваться в лесу, он так подозрительно посмотрел! Здешние люди все такие недоверчивые?
На этот раз Забет, всегда выпаливающая первое, что пришло в голову, ответила без колебаний:
— Наверное, это из-за того, что вы иностранец!
Незнакомец вздрогнул, а потом все-таки заставил себя улыбнуться.
— А что, очень заметно?.. Здесь не любят иностранцев? Конечно, ведь все еще помнят зверства нацистов во время войны.
Он помолчал, вздохнул и, сильно покраснев, заявил:
— Я немец.
Парень обвел взглядом ребят, чтобы посмотреть, какое это произвело впечатление, однако
Мы почти догадались по вашему акценту и по некоторым словам — французы их редко употребляют, — сказал Тиду. — Я слышал, что немцы часто приезжают в Веркор, но в основном это люди постарше, которые воевали и хотят посетить места боев.
Я родился после войны, — ответил Иностранец, — но именно поэтому я здесь.
Больше он ничего не сказал, но ребята приготовились слушать. Забет пригласила гостя в палатку, так как приближался вечер и становилось прохладно. Здесь, под навесом, незнакомец начал свой рассказ…
РАССКАЗ ИНОСТРАНЦА
— Да, я немец, — серьезно повторил он. — Мне двадцать два года. Зовут меня Рудольф Вассер… или просто Руди. Однако в пансионе я зарегистрирован под чужим именем. Сомневаюсь, что даже через столько лет жители Веркора могли бы забыть о жестокостях нацистов в 1944 году. Я не осмелился приехать на своей машине: даже буква «Д» на заднем крыле могла бы вызвать неприязнь. Я оставил ее в Нанси у старого друга отца, а он дал мне свою, и здесь, в Сент-Агане, я записался под его именем: Жак Николя.
Мой отец был офицером запаса немецкой армии. Он ненавидел Гитлера. В тот момент, когда нацисты покидали Францию, он находился на юге. Однажды, отказавшись руководить операцией против мирного населения, он был арестован и отправлен самолетом в Германию, где его ждал трибунал. Но самолет сбили над Веркором; мне неизвестно, что произошло с другими пассажирами и экипажем, знаю только, что отца — в наручниках, со сломанным бедром, истекающего кровью — нашел в лесу мальчик. Он очень удивился и спросил, почему отец в наручниках, и тот рассказал ему правду. Мальчик поверил и перенес его в хижину, где жил со своими родителями. Нацисты, уходя из Веркора, жгли деревни, и если бы моего отца нашли партизаны, то наверняка бы с ним расправились. Юный дровосек и его родители выхаживали и прятали отца до тех пор, пока он не смог уйти из леса.
После небольшой паузы Иностранец продолжил:
— Мальчика звали Сирилл Блан — это все, что мне о нем известно. После войны отец ему много раз писал, но письма остались без ответа. Наверное, он их не получил. Может, адрес был неточный… и потом, фамилия Блан — самая распространенная в Веркоре. Отец очень хотел что-нибудь сделать для своего спасителя: он думал вернуться сюда и расспросить людей, когда ужасы войны немного забудутся. Не получилось. По профессии он был инженером и получил работу в Мексике на строительстве плотины. Мы вернулись в Германию только три года назад, когда отец был уже тяжело болен. Но он не забыл своего спасителя. Прошлой зимой, перед самой смертью, он просил меня возобновить поиски. А потом, когда отец умер, я нашел его военные дневники. Он был немного поэтом: там так трогательно описано место, где ему спасли жизнь! Это была маленькая тесная комнатка, с выступающими балками, почерневшими от дыма; там же дровосеки хранили и свои припасы. Там было только одно окошко; из него он видел высокую гору, напоминавшую спину верблюда, и даже в августе там лежал снег.