Тайна Летающей Женщины или Исповедь Старейшины Чая

Бао Лин

Когда Ши проснулся, в пещере на золотом блюде возвышались мелко нарезанные фрукты, а рядом лежала пара золотых палочек. Он приподнялся, сел по-турецки и, продолжая улыбаться, медленно стал выбирать по одному кусочку и класть в рот, смакуя и наслаждаясь каждым вкусом. Я была рада его улыбке — первой за эти несколько недель. Холод страха покинул его почки, и нежность, теплая и улыбчивая, заполнила эти маленькие голубые ушки.

В это время я приготовила отвар трав, чтобы довершить то последнее, что должно было сделать Ши похожим на простого монаха, — сбрить его роскошные косы. Он принял это как необходимость и не выразил никаких эмоций по этому поводу. Но мое сердце билось, как беличье, когда я касалась его кожи и когда мягкие косы упали

к моим ногам. Казалось, я растворялась в нем при каждом прикосновении. Когда я закончила, он обернулся ко мне, сияя лучезарной улыбкой, как будто пелена спала с его глаз, как будто он проснулся от долгого сна. К нему вернулось настоящее и будущее. Теперь в его мозгу стучала только одна мысль — скорее домой.

«Доблесть не в том, чтобы победить Темурджина, это невозможно (великий Дух Воина явился на землю, чтобы быть многократно усиленным, Дух, а не душа, нашел свое чистое воплощение), а в том, чтобы остаться в живых после встречи с ним», — эта мысль билась в его мозгу, как маленький зверек, посаженный в клетку. Именно осознание этого и дало ему шанс провести впоследствии переговоры с Темурджином и откупиться от него на время (почти на 69 лет), пока один из наследников Темурджина по имени Хубилай в 1253 г. не занял южные города.

Как только солнце коснулось вершины горы и в долину опустились сумерки, Ши вышел из пещеры. Ему предстояло под видом простого монаха пробираться более тысячи ли [13] через непонятно чьи территории домой в Ханчжоу — Линъянъ.

Я смотрела на маленькую фигурку удаляющегося монаха в желтой сутане оттенка, говорящего о принадлежности монаха к храму Линъюнь, который был известен тем, что в 713 г. монах Хайтун из этого храма собрал множество мастеров по всей округе и начал вырубать Большого Будду высотою в 22,(2) чжана [14] . Число 2, многократно повторенное, должно было гармонизировать, по замыслу монаха, нрав трех бурных рек — Миньцзян, Дадухэ и Цинъицзян, — которые ныне покорно сливаются перед этим исполином, восседающим в горе Линъюнь- шань. Однако раньше эти три реки были бурными потоками и приносили всем много бедствий. Сохранение точной высоты статуи Большого Будды было очень важным, так как она материализовала магическое число — двадцать два и два в периоде, поэтому над ним построили тринадцатиярусный деревянный терем «Дасянге», чтобы защитить статую от дождя и снега.

13

1000 ли равна примерно 500км.

14

Около 71 метра

Ши уже дошел до конца долины. Мне так хотелось взять на руки этого юного монаха и унести его домой! Но это его путь, и этот путь он должен пройти сам. Воин, мужчина, он шел, повинуясь своей звезде, среди безлюдной пустыни, и никто не должен помогать ему, даже я. Все, что я могла сделать для него, я сделала. В горах темнеет быстро, и вот уже далекий дух света звезд протянул к нему свои руки с раскрытыми навстречу ладонями и принял его в свой храм. Чуть более месяца оставалось до того момента, как маленький Ши должен был появиться на свет, и его отец спешил навстречу к своему сыну.

Я с благоговейным трепетом и любовью собрала роскошные косы Ши, лежавшие на камнях в пещере, и спрятала их в маленькой сумочке у себя на поясе, убрала следы нашего пребывания в пещере и улетела домой, к Бао.

В это время во дворце царило тревожное ожидание и отчаяние. Дело в том, что уже два месяца не было никаких вестей от Ши. Однако вечером в столицу вошел торговый караван из Бухары и принес известие, что китайская армия разбита союзом племен и никого не остаюсь в живых.

Тяжелое молчание нависло над всем дворцом. Наисветлейший, отец Ши, пришел

в покои к Бао и долго сидел, глядя, как слуги купами ее в яшмовой ванне и готовили ко сну. Она должна была скоро родить. Ей все говорили, что с Ши все в порядке и он скоро вернется.

Наисветлейший всегда улыбался, он и сейчас улыбался, однако глаза его тронуло облако печали тягучей сердечной болью.

Ши шел, замерзая в горах, продуваемых промозглым, влажным ветром, срываясь с ледников, с окровавленными пальцами ног и рук, пробираясь через дебри холодного ада. Безлюдные долины, закрытые от ледяных ветров горами, были более благосклонны к нему, несмотря на время Зимнего Солнцестояния, температура там была выше нуля даже ночью. Хотя Ши и выглядел как обычный монах, он стремился поменьше контактировать с людьми и побольше двигаться вперед по направлению к Линъяну, даже в ночное время, сведя к минимуму время на сон. Однако обходные пути сильно удлиняли дорогу. Один, лишившись слуг, охранников и друга, он шел, движимый и поддерживаемый только одной целью — увидеть жену, сына и спасти их от той немыслимой силы, которая, вероятно, скоро докатится и до его дома.

Слишком много времени было потеряно в пещере.

На закате одного из дней, после обильного дождя перед заходом солнца, чуть правее отвесной скалы он увидел тень монаха, вокруг которой было радужное свечение. Прямо по

контуру тени оно было золотистым, далее небесно-голубым, с синими и фиолетовыми переливами, и шириной в полтора размера от роста самого монаха, далее голубой цвет заканчивался тонкой зеленой полоской и переходил и желтый широкий полукруг и еще более широкий оранжевый, заканчивающийся еле видимым красным, переходящим в туманную дымку. Слева от монаха скала была видна ясно и отчетливо, а сам монах, казалось, был в неком цветном туманном облаке.

Смутное чувство овладело Ши. Монах, казалось, протягивал к нему свои руки и подзывал ею к себе, одновременно выполняя упражнения кун-фу. Свет вокруг него становился то ярко-бирюзовым, то вновь небесно-голубым, причем было ощущение, что даже тонкая полоска земли вокруг монаха вспыхивала ярко-бирюзовым светом. Ши застыл в оцепенении, наблюдая за танцем монаха. «Может быть, — подумал Ши, — это сам Будда занимается здесь кун-фу на закате, а может быть, это мой Учитель зовет меня к себе, но нет, еще слишком рано, я должен спасти сына здесь, в этом мире».

IIIи не мог оторвать глаз от Нимба Будды, который произвел на него судьбоносное впечатление. Он понимал, что соприкасался не просто с Учителем, а с самым святым Бессмертным из всех Бессмертных Учителей, видя в этом для себя святое и благое предзнаменование. Уверовав, что даже Будда посылает ему свое благословение, Ши поклонился ему и неподвижно ждал, когда последние лучи уходящего солнца покинут этот мир. Отдохнув два часа, он вновь отправился в путь уже при свете луны.

Приближалось утро, когда Ши, двигаясь на юго-восток, вышел на равнину, покрытую незнакомыми ему травами и огромными прекрасными дикими цветами под сенью великолепных деревьев, небольшими группами стоящих на равнине повсюду, куда только мог проникнуть взгляд одинокого путника. Вдали он увидел прекрасную беседку и водопад, видимо, рядом был монастырь. Вдруг из-за деревьев вышла грациозная белая лошадь и тихо заржала, протянув к нему свою морду.

Ши принял решение затаиться и понаблюдать за местностью. Было время последней стражи (начало пятого). Протяжные звуки труб возвестили начало утренней службы в монастыре. Ши никогда ранее не слышал такой службы. Монахи исполняли гимны в неизвестной ему специальной тональности, которая заставляла его сердце завороженно биться в такт пению, а самого его сидеть неподвижно в укрытии, ощущая, как мурашки священного трепета пробегают по спине.

Из своего укрытия он увидел, что лошадь была не одна — молодой, такой же белый жеребец пытался заигрывать с ней. Они то бегали друг за другом, то долго неподвижно стояли, прижавшись мордами друг к другу.