Тайна Лысой горы

Шуф Павел

—Р-раз!— подпевал рубанку Николай Степанович.— Р-раз! Р-раз! Р-р-р-р-раз!— провел по всей длине бруска. Вот, теперь совсем другое дело.

Брусок, и правда, стал ужасно красивым.

—Ясно теперь, как струмент в руках держать? То-то же... Ну, я пошел, продолжайте пока.

И мы продолжали. К вечеру остругали все, что захватили. У нас ужасно болели с непривычки руки, сизые мозоли ныли. Но что такое мозоли по сравнению с заготовками? Ерунда на постном масле. Мы долго не хотели расходиться, любуясь аккуратно составленными в угол струганными

досками и брусками, бесконечно гладили их поверхности, чтобы убедиться — хорошо ли остругано. Потом пришел Николай Степанович и, конечно же, стал укладывать на верстак наши заготовки — доводить до совершенства.

Скоро сказка сказывается, не скоро тахта делается. Добрая неделя ушла у нас на то, чтобы сначала отполировать до блеска заготовки, потом, по совету Николая Степановича, выпилить из фанеры узорчатые украшения для спинок и, наконец, собрать две тахты. О, это была для нас торжественная минута. В субботу в полдень обе новенькие, сияющие светло-зеленой краской тахты красовались у чайханы. Пришедшие в обед в чайхану аксакалы поглаживали белые бороды и цокали, качали головами, любуясь нашим подарком чайхане. Мы перетянули ленточками то место, откуда забираются на тахту, Азим-ака положил на обе тахты по ковру и я сказал, обращаясь ко всем, кто пришел в чайхану:

—Дорогие товарищи аксакалы и просто рядовые обедающие! Разрешите торжественно открыть две новые тахты, которые дарит вам наша поселковая Академия Добрых Услуг.

Все зааплодировали, а я, протягивая ножницы растерявшемуся Николаю Степановичу и Ваське, продолжил:

—Почетное право разрезать ленточки предоставляется главному архитектору тахты Василию Кулакову и научному консультанту Николаю Степановичу!

Все снова зааплодировали, а Васька и Николай Степанович на негнущихся ногах потянулись к ленточкам и, волнуясь, принялись неумело жевать их ножницами, силясь перерезать пополам.

—А теперь,— воскликнул я,— просим сюда уважаемых аксакалов!

К нашим новеньким тахтам, улыбаясь, подошли старики — Рахим-бобо, Абдурахман-бобо и ветеран поселкового рудника Мефодий Лукич — дедушка нашего Юрки Воронова.

—Просим вас,— дорогие аксакалы,— еще раз пригласил я.— Смелее.

—Закачаетесь!— засмеялся Азим-ака, вспомнив наш недавний разговор.

Рахим-бобо развел руками:

—Это тахта из «Тысячи и одной ночи». Сказка, а не тахта. Кто, говорите, главный архитектор?

—Вот он!— мы вытолкали вперед смущенного и упирающегося Ваську.

Рахим-бобо почтительно прижал руки к груди и, едва склонившись, сказал:

—Спасибо, урток-товарищ главный архитектор! Аксакалы просят вас оказать нам честь и выпить с нами пиалу кок-чая.

—Кто? Я?— испугался Васька. Рахим-бобо кивнул.

—Вас просим, вас. Пожалуйте с нами на тахту! Оторопевший Васька скинул сандалии, полез на тахту и сел, поджав ноги под себя.

—А теперь и вас просим, уважаемый!— обратился Рахим-бобо к Николаю Степановичу, который тоже был явно не готов к такому повороту событий.

Николай

Степанович торжественно ступил на тахту и сел рядом с Васькой. С ними сели аксакалы. Азим-ака принес чай, лепешки и виноград. Рахим-бобо не спеша сделал традиционный кайтарыш — несколько раз наполнил пиалу чаем и тут же вылил его обратно в чайник — чтобы получше заварился. Потом стал разливать чай, а первую пиалу поднес Ваське. Мы сидели на второй тахте, угощаясь чаем и искоса поглядывали на тахту, где аксакалы вовсю хвалили Николая Степановича за воспитание образцового сына, который в будущем, конечно, же, обещает стать гордостью поселка, если уже сейчас носит звание «Главный архитектор тахты...»

Чай был выпит, лепешки и виноград съедены. Мы засобирались домой. Николай Степанович с Васькой молча шли чуть впереди нас, крепкая рабочая рука Николая Степановича нежно и мирно покоилась на Васькином плече.

—Поздравляю!— шепнул я друзьям.— Похоже, сегодня родился новый Васька Кулаков.

Я обернулся к Стелле:

—А помнишь, ты хотела его за борт к акулам бросить — балласт, мол, и толку никакого?

Стелла смутилась.

—Это был другой Васька, Совсем другой.

Я вздохнул:

—Не только Васька — мы и сами были совсем другими. Равнодушными...

Шесть пишем — двенадцать в уме

Дома я не удержался и рассказал маме о том, как мы в Васькином доме мир поселяли. И все благодаря Азиму-ака. Ведь не будь его заявки на пустырь и тахту — и не получилось бы ничего.

—А вы что же, только по заявкам работаете?— сощурилась мама.— А может, человек из скромности помощи не попросит—тогда как?

—Ты о чем? — насторожился я, почуяв подвох в маминых словах.

— А хотя бы о тетке Марьям. Ваш академик Сервер рядом ходит, а того, что матери помочь надо, упорно не замечает. Одна надрывается.

—Надрывается?— удивился я.— А чего ей надрываться?

—А представь себе, что по вашей милости. Видел у них во дворе гору капусты и моркови? А что за капуста — не задумывался?

—Не...

—То-то и оно... Ну так слушай. Общепит наш с ней договор заключил — капусту на зиму засолить. Она ведь редкая мастерица, про ее капусту все знают. Или

не хотите зимой в столовой хрустящей капустки? Это ведь лучшее в мире лекарство!

—Для школы солит?

—И для школы, и для рабочей столовой, и для больницы — для всех.

Я схватился за голову.

— И что же, на всех одна капусту режет?

—Похоже, что так.

Я даже растерялся, услышав такое. Ну и Сервер! Ну и растяпа! Ведь под самым носом было такое великолепное дело, а упустил, не заметил.

—Еще не поздно,— успокоила меня мама.— Если завтра всей своей академией на капусту навалитесь — мировая будет подмога.

—Еще как навалимся!— пообещал я.— А ты нож дашь? У тетки Марьям на всех нас ножей не хватит.